Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

вами занималась.

      Опять этот отпор в ее глазах.

      – Да не пойду я в полицию, – успокоил ее Равич. – Ручаюсь. Я только попытаюсь вернуть деньги, которые вы ей заплатили. Вам же легче будет. Сколько вы отдали?

      – Триста франков. Только от нее вам их ни в жизнь не получить.

      – Попытка не пытка. Как ее зовут, где живет? Вам, Люсьена, она больше не понадобится. Вы уже не сможете иметь детей. И не бойтесь вы ее, ничего она вам не сделает.

      Девушка все еще колебалась.

      – Там, в ящике, – вымолвила она наконец. – В ящике справа.

      – Вот эта записка?

      – Да.

      – Хорошо. На днях схожу туда. Ничего не бойтесь. – Равич надел пальто. – Что такое? Зачем вы встаете?

      – Бобо. Вы его не знаете.

      Он улыбнулся:

      – Я и не таких знавал. Лежите ради бога. Судя по тому, что я видел, опасаться особо нечего. До свидания, Люсьена. Я на днях еще зайду.

      Повернув ключ и одновременно нажав ручку, Равич стремительно распахнул дверь. Но в коридоре никого не оказалось. Он так и думал. Знает он таких смельчаков.

      В мясной лавке теперь остался приказчик, пресный малый с желтушным лицом без тени азарта, присущего хозяйке. Он тоскливо что-то тяпал тесаком. После похорон он совсем вялый стал. А все равно – жениться на хозяйке у него шансов ноль. Пустые хлопоты! Скорее она и его тоже на погост снесет. Все это громогласно разъяснял вязальщик метел, устроившийся в бистро напротив. Парень и так уже заметно сдал. А вдова, напротив, расцветает на глазах. Равич выпил рюмку черносмородиновой наливки и расплатился. Он-то рассчитывал повстречать в бистро Бобо, да не вышло.

      Жоан Маду вышла из дверей «Шехерезады» и распахнула дверцу такси, в котором ее ждал Равич.

      – Давай скорее, – выдохнула она. – Скорее отсюда. Поехали к тебе.

      – Стряслось что-нибудь?

      – Нет. Ничего. Просто довольно с меня этой ночной жизни.

      – Секунду. – Равич подозвал цветочницу, что торговала у входа. – Матушка, – сказал он ей, – отдай мне все розы. Сколько с меня будет? Только по совести.

      – Шестьдесят франков. Только для вас. За то, что вы мне рецепт от ревматизма выписали.

      – Помогло?

      – Нет. Да и как оно поможет, ежели я ночь напролет в сырости стою?

      – Из всех моих пациентов вы самая благоразумная.

      Он взял розы.

      – Это вместо извинения за то, что сегодня утром тебе пришлось проснуться одной да еще и остаться без завтрака, – сказал он Жоан, кладя розы на пол между сиденьями. – Хочешь чего-нибудь выпить?

      – Нет. Поедем к тебе. Только цветы с пола подними. Положи сюда.

      – Прекрасно и там полежат. Цветы, конечно, надо любить, но не стоит с ними церемониться.

      Она резко к нему повернулась.

      – Ты хочешь сказать: не надо баловать, кого любишь?

      – Нет. Я имел в виду другое: даже прекрасное не стоит превращать в мелодраму. К тому же сейчас просто удобнее, что цветы не лежат между нами.

      Жоан глядела на него испытующе. Потом лицо ее вдруг прояснилось.

      – Знаешь, что я сегодня