Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

чтобы меня потом вызывали.

      – Я могу подождать у тебя. У нас есть время к тебе в гостиницу заехать?

      – Да.

      – Тогда лучше к тебе. А ты потом приедешь. Я буду ждать.

      – Хорошо. – Равич назвал водителю адрес. Откинувшись назад, ощутил затылком ребристый кант спинки сиденья. Его ладони все еще накрывали руки Жоан. Он чувствовал: она ждет, чтобы он сказал что-то. Что-то о себе и о ней, о них обоих. Но он не мог. Она и так сказала слишком много. Да нет, не так уж и много, подумал он.

      Такси остановилось.

      – Поезжай, – сказала Жоан. – Я тут сама разберусь. Не страшно. Только ключ мне отдай.

      – Ключ у портье.

      – Значит, у него возьму. Пора научиться. – Она подняла с полу букет. – С мужчиной, который смывается, пока ты спишь, а возвращается, когда его не ждешь, приходится многому учиться. Сейчас прямо и начну.

      – Я поднимусь с тобой вместе. Не стоит сразу так усердствовать. Достаточно того, что я опять тебя одну оставлю.

      Она рассмеялась. Какое же молодое у нее лицо.

      – Подождите, пожалуйста, минутку, – бросил он таксисту.

      Тот как-то по-особому, медленно подмигнул:

      – Могу и дольше.

      – Давай ключ! – выпалила Жоан, когда они уже поднимались по лестнице.

      – Зачем?

      – Давай, говорю.

      Она сама отперла дверь. На пороге замерла.

      – Замечательно, – сказала она в темноту комнаты, куда с другой стороны сквозь пелену облаков заглядывала в окно полная луна.

      – Замечательно? В этой-то конуре?

      – Да, замечательно. Здесь все замечательно.

      – Ну, может, сейчас. Пока темно. Но… – Равич потянулся к выключателю.

      – Не надо. Я сама. А теперь иди. Только не вздумай опять возвращаться завтра, да еще к полудню.

      Она так и осталась стоять в темном дверном проеме. Серебристый свет от окна смутным сиянием омывал ее голову и плечи. И было что-то таинственное, волнующее в этом неясном силуэте. Манто соскользнуло с ее плеч и черными волнами легло у ног. Она стояла, прислонясь к двери, и полоска света из коридора выхватывала из темноты лишь одну ее руку.

      – Иди и возвращайся, – вымолвила она, затворяя дверь.

      Температура у Кэте Хэгстрем спала.

      – Она проснулась? – спросил Равич у заспанной медсестры.

      – Да. В одиннадцать. Сразу спросила вас. Я сказала ей все, как вы велели.

      – Про перевязки что-нибудь спрашивала?

      – Да. Я сказала, что вам пришлось оперировать. Операция простая. Вы, мол, сами ей все объясните.

      – И все?

      – Да. Она сказала, раз это вы так решили, значит, все в порядке. Просила передать вам привет, если вы ночью еще раз заглянете, и сказать, что она вам доверяет.

      – Вот как…

      Равич постоял немного, не сводя глаз с ровного, как по линеечке, пробора в черных волосах девушки.

      – Сколько вам лет? – спросил он вдруг.

      Та удивленно вскинула головку.

      – Двадцать три.

      – Двадцать