На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

раза два какие-то подозрительные личности проходили близко от Марфы Васильевны, искоса поглядывая на красивую женщину.

      Вдруг, словно из-под земли, перед нею очутился рыжий артиллерист. Марфа Васильевна вздрогнула, даже слегка вскрикнула.

      – Чего же вы испугались?.. – начал рыжий артиллерист. Он стоял перед нею в самой скромной, почтительной позе, даже шапки не было у него на голове, он ее снял и мял в руках, как провинившийся школьник перед учителем.

      – Я не мог уехать из сада, не видавшись с вами. Я сделал глупость. Простите… Будьте уверены, Марфа Васильевна, что подобной выходки не повторится…

      Он говорил даже с некоторым жаром.

      – Простите же, – продолжал он, – я до тех пор не успокоюсь, пока не уверюсь, что вы на меня не сердитесь.

      Марфа Васильевна улыбнулась. К ней вернулась уже ее смелость, она успокоилась.

      – Хоть вы и раскаиваетесь, – начала она, смеясь, – но все-таки получите достойное наказание.

      – Я на все согласен!

      – Вы должны меня проводить в город. Перлович исчез и, кажется, не скоро явится. Едемте.

      Рыжий артиллерист кинулся отвязывать Бельчика.

      Когда они отъехали от ворот сада, из-за другой стороны выехали еще два всадника, держа наискось, наперерез их дороги. Потом они приостановились, дали проехать Марфе Васильевне со своим кавалером и тронулись вслед за ними в почтительном отдалении.

      Несмотря на темноту, можно было рассмотреть, что рыжий артиллерист разменялся с одним из всадников каким-то странным сигналом.

      Марфа Васильевна ничего не замечала и заигрывала со своим Бельчиком, слегка щелкая хлыстиком по кончикам его ушей, отчего конь тряс головой, мелодично гремя мелкими металлическими украшениями кашгарской уздечки.

      Перлович и человек с большой бородой забрались в самую глушь опустелого «Мин-Урюка». Перлович горячился.

      – Батогов, я вам говорю: это эксплуатация! Скажу более: это не совсем честная эксплуатация.

      – Ну, честь тут ни при чем, – вставил человек с бородою, которого Перлович назвал Батоговым.

      – Мы с вами, – Перлович все время говорил Батогову «вы», несмотря на то, что последний относительно его употреблял другое местоимение, – разошлись при совершенно равных условиях, я не виноват, что вы не умели воспользоваться тем, что вам попало прямо в руки.

      – Оставим и это… – проговорил Батогов.

      – Нет, не оставим… Сотня по сотне вы перебрали у меня более пяти тысяч.

      – Да, а разве, черт возьми, не возвращал я тебе, когда выигрывал, я даже возвращал более: я надбавлял также жидовские проценты, которые ты берешь с других…

      – Когда выигрывал, когда выигрывал, – повторял Перлович. – Ну, а когда проигрывал… что было чаще, что было почти постоянно…

      – Тогда, понятно, я не мог заплатить…

      – Да, не мог, но согласитесь же, Батогов, если подобный порядок вещей будет продолжаться, что же останется у меня? Вы высасываете у меня капля по капле все, что я приобретаю трудом…

      – Давая