На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

ибо, я в этом убежден, из совокупности индивидуальных выгод составляется выгода коллективная… Вы меня понимаете?..

      Он положил в стакан кусок льду и долил его до краев красным вином.

      – Но это все общие места, мы теперь перейдем к частным явлениям… Я, лично я, капитан Блюменштант, желаю заняться частным, полезным для себя и для других делом.

      – Это все прекрасно, – перебил Перлович, – но что ж тут может касаться до меня?

      – До вас?! Все, то есть не то, чтобы все, но, но моему разумению, как раз половина.

      Перлович недоумевал.

      – Я поясню мою мысль… Соединим наши усилия. У вас – капитал, у меня – голова, руки, – он сжал кулаки и поднес их к самому лицу хозяина, тот невольно отшатнулся, – и необъятый запас житейской опытности.

      Багровое лицо капитана разгорелось еще более, он торжественно выпил свой стакан и снова долил его до краев.

      Перлович не ожидал этого предложения.

      – Позвольте вас просить, почтенный капитан, подождать меня несколько минут.

      – Пожалуйста, не стесняйтесь, велите только подать еще немного льду.

      Перлович исчез.

      Прошло минуть пять – его еще не было, прошло четверть часа – Блюменштант все еще сидел один над своим стаканом.

      Наконец ему надоело ждать, он порывисто встал, шагнул раза два и пошатнулся. Вершины тополей заколыхались у него в глазах, песчаная дорожка показалась ему ковром, который кто-то из шалости хотел вырвать у него из-под ног. Старик садовник подходил к нему, прыгая, кувыркаясь и ухмыляясь своим беззубым ртом. «Эк нарезался, – подумал про него Блюменштант, – ведь вот мусульманин, а не устоял от искушения, выпил… да, выпил…»

      Капитан сел на прежнее место и опустил усатое лицо на грудь. Долго он сидел в таком положении, потом начал шарить вокруг себя руками, шарил долго, пока не схватился за кисти вышитой подушки; с усилием, словно в ней было десять пудов, подтянул он ее к себе, запрокинулся назад всем корпусом и вытянул ноги.

      Старик сарт робко подошел к нему и заглянул в лицо. Глаза капитана были закрыты, из-под седых усов вырывалось тяжелое, порывистое дыхание. Он спал.

      – Хозяин уехал, – начал садовник, – хозяин совсем уехал в город, – произнес он громче, наклонившись к самому уху спящего.

      – Карамболь по красному!.. Хлоп!..

      Сарт в испуге отскочил и сплюнул в сторону.

      – Заснул пьяный кабан, – произнес он по-татарски, сплюнув еще раз, и выругался.

      В воздухе стало прохладно. Тени в саду стали синеватее и гуще, в углах и внутри комнат совсем стемнело. Вершины тополей и карагачей ярко зарумянились, над прудом и арками подымался белый пар. Тучи комаров с тихим звоном заносились в вечернем воздухе. Два длинноногих аиста, мелькнув красными пятнами на небе, пронеслись над садом. До слуха доносился жалобный, зазывающий крик: это муллы, стоя на крышах своих мечетей, зажав уши и обратив свои лица к востоку, призывали правоверных творить вечерний намаз (молитвы).

      Садовник оставил надежду разбудить пьяного гостя. Он убрал все, что было на столе, тщательно подмел окурки