Гарики из Иерусалима. Книга странствий (сборник). Игорь Губерман

набег еврейский.

      Еврею от Бога завещано,

      что, душу и ум ублажая,

      мы любим культуру, как женщину,

      поэтому слаще – чужая.

      Из-за гор и лесов, из-за синих морей,

      кроме родственных жарких приветов,

      непременно привозит еврею еврей

      миллионы полезных советов.

      Еврей с отвычки быть самим собой,

      а душу из личины русской выпростав,

      кидается в израильский запой

      и молится с неистовостью выкрестов.

      Сметливостью Господь нас не обидел,

      ее нам просто некуда девать,

      евреи даже деньги в чистом виде

      умеют покупать и продавать.

      Я то лев, то заяц, то лисица,

      бродят мысли бешеной гурьбой,

      ибо я еврей, и согласиться

      мне всего трудней с самим собой.

      Израиль я хвалю на всех углах,

      живется тут не скучно и упруго,

      евреи – мастера в чужих делах,

      а в собственных – помеха друг для друга.

      Не молясь и не зная канонов,

      я мирской многогрешный еврей,

      но ушедшие шесть миллионов

      продолжаются жизнью моей.

      Расчислив жестокого века итог,

      судить нас не следует строго:

      каков он у нас, отвернувшийся Бог,

      такие евреи у Бога.

      Загробный быт – комфорт и чудо;

      когда б там было неприятно,

      то хоть один еврей оттуда

      уже сыскал бы путь обратно.

      Увы, подковой счастья моего кого-то подковали не того

      Вчерашнюю отжив судьбу свою,

      нисколько не жалея о пропаже,

      сейчас перед сегодняшней стою —

      нелепый, как монах на женском пляже.

      Декарт существовал, поскольку мыслил,

      умея средства к жизни добывать,

      а я, хотя и мыслю в этом смысле,

      но этим не могу существовать.

      Любая система, структура, режим,

      любое устройство правления —

      по праву меня ощущают чужим

      за наглость необщего мнения.

      Моих соседей песни будят,

      я свой бюджет едва крою,

      и пусть завистливо осудят

      нас те, кто сушится в раю.

      Я пить могу в любом подвале,

      за ночью ночь могу я пить,

      когда б в уплату принимали

      мою готовность заплатить.

      Главное в питье – эффект начала,

      надо по нему соображать:

      если после первой полегчало —

      значит, можно смело продолжать.

      А пьянством я себя не истреблял,

      поскольку был доволен я судьбой,

      и я не для забвения гулял,

      а ради наслаждения гульбой.

      Канул день за чтеньем старых книг,

      словно за стираньем белых пятен —

      я сегодня многого достиг,

      я теперь опять себе понятен.

      В тюрьму однажды загнан сучьей сворой,

      я прошлому навеки благодарен

      за навык жить на уровне, который

      судьбой подарен.

      Вчера я пил на склоне дня

      среди