Синий камень Алатырь. Лада Щербакова

великан.

      – Воевода княжеский, – Курила приосанился, гордый тем, что лично знавал князя и его окружение.

      – Да-а-а? И как, велик богатырь?

      Мышата аж заёрзал от вожделения. С его огромным ростом и силой непомерной, он ещё никогда не встречал ровню себе. Обычных кметей*(воинов) Мышата раскидывает, будто чучелок соломенных. Скучно. Вот бы побороться с настоящим витязем. Того медведя, чья шкура покрывает трон атаманши, Мышата лично голыми руками взял.

      К слову сказать, медведь молодой был, неопытный. И Мышата зверя врасплох застал, сзади на него из кустов прыгнул, шею свернул. Но убил же, без ножа и рогатины! Сколько мужиков этаким похвастаться могут? Разбойники-сотоварищи Мышату очень уважают. Атаманша-мамка к нему благоволит, среди прочих отличает.

      – Ну, росту он среднего, зато в плечах широк, коренаст. Ноги крепкие. На бой встаёт, будто корнями врастает. Ни один вой Будимира не сковырнул, с места не сдвинул. Бородища у него рыжая, и волосья тож. Кучеряв, как и князь, – описывал Курила воеводу по памяти, – Только у князя волосья цвета пшеницы спелой…

      – А ты говорил, что не златокудр! – перебил его нетерпеливо Мышата.

      С этим доводом Курила вынужден был согласиться. Князя он запомнил улыбающегося, подбоченившегося, гордящегося статью удалой, ростом высоким. Несколько лет прошло, как выдворили Курилу из столицы. Не знает парень, как сильно сдал князь за эти годы, поседел, постарел.

      Придавили владыку Златограда заботы и хлопоты непомерным грузом к земле. Всё чаще опускает кучерявую голову Святослав, всё больше горбит спину. Бессонные ночи, плохой аппетит здоровье подтачивают, а возраст добавляют. Увидев его сегодня, не сразу и угадает Курила своего родственника.

      – А правда, что Великий князь мне стрый*(дядя по отцу, брат отца)? – спросил однажды мать маленький Курила.

      Щёки Румяны покрылись алым цветом. Потому, наверное, имя ей такое дали. Чуть что, заливалась Румяна краской от корней волос до самых пяток. Она шлёпнула легонько сынка по гузнышку*(ягодицам) и погрозила пальцем:

      – Девки дворовые брешут, а ты за ними повторяешь.

      – Не девки! Дядька Возгарь сказал. Они с воеводой до пояса разделись, сначала мутузились, а после обнялись, друг дружку от земли оторвать пытались. Я на них смотрел-смотрел. А тут Возгарь и скажи: «Глянь, Будимир, как сынок-то Мудрослава на князя нашего похож. Прям, с лица слитой!»

      Румяна смутилась, но твёрдым голосом произнесла:

      – Тятя*(отец) твой конюхом был, с лошади упал, убился…

      – Ты же в прошлый раз говорила, что он на речке утоп. Пошёл коней купать и утоп, – напомнил мальчик.

      Мать закусила нижнюю губу. Румянец снова побежал по всему её телу.

      – А в третий раз придумаешь, будто он в бане угорел, или бревном его зашибло? – обиженно упрекнул Курила.

      Мать ничего не ответила, присела на скамью, прикрыла лицо ладошками и заплакала тихонько. Так стыдно стало Куриле. Подбежал он к матери, крепко обнял, стал целовать её руки, мокрые от слёз щёки, зашептал жарко:

      – Прости