Восвояси. Иосиф Антонович Циммерманн

И что того? Вы же, Тамара Васильевна, сами знали этого негодяя.

      – Ему недавно перевалило за семьдесят. Третьяк по возрасту попадает под амнистию и просит разрешения доживать свой век у нас в поселке.

      – Да никогда! – от нахлынувшей злости побагровело лицо старушки. – Пусть там, за решеткой, и сдохнет. Он все равно не жилец на этом свете. Поди ты слышала, что его напарник, Князев, пару лет тому назад освободился. Он думал, что умнее, побоялся вернуться в родной поселок. Но добрые люди его все равно нашли. Пристрелили как собаку. Яйца ублюдку перед этим отрезали.

      – Да угомонись же, баб Маль. Так нельзя. Не по закону. Это был самосуд.

      – А ты семидесятилетнему уголовнику ответь и участковому тоже заяву накатай: мол, баба Амалия грозит с Третьяком то же самое сделать…

***

      Две недели спустя ехавший со стороны районного центра грузовик высадил Хабхабыча и его сына Виктора возле поселкового христианского кладбища. Мужчины летели самолетом из Мюнхена в Актюбинск через Москву. Потом из областного центра на скором поезде промчались мимо родной станции Ақкемер, чтобы в конечном счете из Кандагача на попутке вернуться обратно. На последние восемьдесят километров пути они потратили в два раза больше времени, чем на тысячекилометровый перелет из Германии в Казахстан.

      На обочине посыпанного грубым щебнем шоссе их поджидала вся в черное одетая Амалия. Рядом с ней ютился щуплый мальчик.

      – Давно ждешь? – спросил Яков вместо приветствия и спрыгнул с высокой ступеньки грузовика.

      – Сказала бы, если мне хоть кто-нибудь раз в жизни часы подарил, – краем платочка Амалия прикрыла радостную улыбку. С Виктором она поздоровалась лишь кивком.

      – А че хат сюда вышли? На переезде же удобнее ждать – на стульчике да и в тенечке.

      – Так переезд перенесли на километр дальше. Китайские товарняки уже не помещались на нашей станции.

      – Во как! В Аккемире снова пшеницу да рожь хат выращивать стали?

      – Поселок и станцию переименовали, – Амалия показала в сторону новенького дорожного указателя «селосы Ақкемер». – А зерно практически никто уже не сеет. Это, скорее всего, из-за длиннющих поездов-цистерн с нефтью разъезд перенесли. Сейчас, поди, половина наших сельчан на нефтекачалках работает.

      – Немыс Ата, сенин устиннен жаксы иис шыгады13, – большие черные глаза мальчика смотрели Давиду в душу.

      Желая помочь, он успел выхватить из рук старика маленький фанерный чемоданчик. Давид не сопротивлялся.

      – А это кто?

      – Уральчик. Сын Жамлихановых. Они в ауле новые, недавно сюда перебрались. Он сейчас подрабатывает пастухом. Сегодня у него единственный выходной.

      – Ты ему или он тебе нянька? – во всю ширину новых вставных зубов улыбнулся Хабхабыч.

      – Он сирота. У них в семье несчастный случай. Родители в аварии погибли.

      – А тебе кто его доверил? Тебе ж хат восемьдесят два.

      – Думаешь, я хотела? – развела руками Амалия. – Официально он

13

Немыс Ата, сенин устиннен жаксы иис шыгады (каз.) – Дедушка немец, ты так вкусно пахнешь.