О дивный новый мир. Остров. Возвращение в дивный новый мир. Олдос Леонард Хаксли

альфа-минусовик, управленческий работник в Мванза-Мванза, умрет от сонной болезни – это будет первый случай за полстолетия с лишним. Вздыхая, Линайна продолжала действовать иглой.

      – Но это абсурд – так себя изводить, – возмущалась Фанни в раздевальне час спустя. – Просто абсурд, – повторила она. – И притом из-за чего? Из-за мужчины – одного какого-то мужчины.

      – Но я именно его хочу.

      – Как будто не существуют на свете миллионы других.

      – Но их я не хочу.

      – А ты прежде попробуй, потом говори.

      – Я пробовала.

      – Ну скольких ты перепробовала? – Фанни пожала насмешливо плечиком. – Одного, двух?

      – Несколько десятков. Но эффекта никакого.

      – Пробуй не покладая рук, – назидательно сказала Фанни. Но было видно, что в ней уже поколебалась вера в этот рецепт. – Без усердия ничего нельзя достичь.

      – Усердие усердием, но я…

      – Выбрось его из мыслей.

      – Не могу.

      – А ты сому принимай.

      – Принимаю.

      – Ну и продолжай принимать.

      – Но в промежутках он не перестает мне нравиться. И не перестанет никогда.

      – Что ж, если так, – сказала Фанни решительно, – тогда просто-напросто пойди и возьми его. Все равно, хочет он или не хочет.

      – Но если бы ты знала, какой он ужасающий чудак!

      – Тем более необходима с ним твердость.

      – Легко тебе говорить.

      – Знать ничего не знай. Действуй. – Голос у Фанни звучал теперь фанфарно, словно у лекторши из ФСЖМ, проводящей вечернюю беседу с двенадцатилетними бета-минусовичками. – Да, действуй, и безотлагательно. Сейчас.

      – Боязно мне, – сказала Линайна.

      – Прими сперва таблетку сомы – и все дела. Ну, я пошла мыться. – Подхватив мохнатую простыню, Фанни зашагала к кабинкам.

      В дверь позвонили, и Дикарь вскочил и бросился открывать – он решил наконец сказать Гельмгольцу, что любит Линайну, и теперь ему уж не терпелось.

      – Я предчувствовал, что ты придешь, – воскликнул он, распахивая дверь.

      На пороге – в белом, ацетатного шелка, матросском костюме и в круглой белой шапочке, кокетливо сдвинутой на левое ухо, – стояла Линайна.

      Дикарь так и ахнул, точно его ударили с размаха.

      Полграмма сомы оказалось Линайне достаточно, чтобы позабыть колебания и страхи.

      – Здравствуй, Джон, – сказала она с улыбкой и прошла в комнату. Машинально закрыл он дверь и пошел следом. Линайна села. Наступило длинное молчание.

      – Ты вроде бы не рад мне, – сказала наконец Линайна.

      – Не рад? – В глазах Джона выразился упрек; он вдруг упал перед ней на колени, благоговейно поцеловал ей руку. – Не рад? О, если бы вы только знали, – прошептал он и, набравшись духу, взглянул ей в лицо. – О восхитительнейшая Линайна, достойная самого дорогого, что в мире есть. (Она улыбнулась, обдав его нежностью.) О, вы так совершенны (приоткрыв губы, она стала наклоняться к нему), так совершенны и так несравненны (ближе, ближе); чтобы создать вас, у земных созданий