С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. Л. В. Шаховской

Но спать хотелось невыносимо, к чрезмерной усталости присоединился также и голод. Два дня как наши вьюки были отправлены по распоряжению Гурко в Хаинкиой, и мы кряду два дня питались одними турецкими галетами да сливами, подобранными с деревьев на дороге. Здесь же ни галет, ни слив с собой не было, и целый день мы ничего не ели. Делать было нечего, надо было удовлетвориться тем, что находилось в нашем распоряжении, то есть сном. Гурко спал уже у своего костра, завернувшись в свою мохнатую бурку. Нагловский, лежа на животе, писал при свете костра карандашом на лоскутке бумаги донесение в Главную квартиру. Я, набросав соломы у плетня, бросился в нее и в секунду стал забываться. Сквозь сон я почувствовал, что кто-то треплет меня за плечо, я с трудом открыл глаза и увидал нагнувшегося ко мне нашего милого майора Лигница.

      – Хотите чаю, – говорил майор, – пойдемте ко мне; у меня есть немного чаю.

      – Чаю, с восторгом! – проговорил я, вскакивая с соломы.

      У костра собралось человек пять приглашенных Лигницем на чашку чаю. Чай оказался в действительности, но не было ни сахару, ни посуды, ни ложек, ничего.

      – Как же вы хотите напоить нас? – обратились мы к Лигницу, поглядывая с чувствами Тантала на воду, кипятившуюся в полуразбитом горшке.

      Лигниц, не пускаясь в объяснения, подал нам несколько соломинок и пригласил всех лечь на животы. Горшок был поставлен между нами, и мы принялись тянуть в себя чудную освежающую струю.

      – Но только уговор, господа, – острил князь В., – кто пустит пузырь, тот от горшка долой!

      После горячего чаю заснуть было наслаждение, и мы поспешили улечься на свои соломенные постели и вступить в область сновидений с какими-то смутными обрывками впечатлений в голове. Но спать было неудобно. Лошади, привязанные к забору, то и дело, что фыркали над самым ухом, вытаскивали солому из-под головы, толкали ногами. Князь В., устроивший себе постель с комфортом из кучи снопов, высоко положенных друг на друга, проснулся на другой день с головой, лежащей на земле, и ногами, поднятыми кверху – за ночь лошади повытаскивали все снопы из-под его головы.

      С рассветом следующего дня 20 июля мы были уже на ногах. Ночь прошла благополучно, если не считать нескольких выстрелов, прозвучавших около полуночи в горах и заставивших на минуту предполагать о ночном нападении Сулеймана или же черкесов, рыскавших везде по сторонам большими партиями. Я не слыхал этих выстрелов, я спал как убитый, и мне рассказывали только на другой день о происшедшей ночью минутной тревоге. Но пробуждение наше было невеселое. Мысль, что Сулейман-паша сейчас нагрянет сюда из Ески-Загры, возникла в душе с первыми полосками света, блеснувшими на горизонте. И в самом деле, вчера он не решился атаковать нас, быть может, обманутый насчет наших сил, но сегодня через лазутчиков он легко мог узнать о нашем действительном положении и поспешить исправить вчерашнюю свою ошибку. Гурко проснулся раньше всех. Он отдал приказание отряду