Театральная жизнь Ирочки. Наташа Суворова

энергия…

      – В следующий раз надо продышать как следует эту сцену…

      – В моей мизансцене не туда меня повела роль…

      Мэтр сидит в своем кабинете, закуривая одну сигарету за другой. Он никогда не присутствует на премьерах, изредка только выходит из кабинета в коридор, чтобы справиться у завлит как реагирует зритель.

      Актер – священнодействует в театре!

      Ах, как Третиаковский играет Кудряша из "Грозы"! Бессовестного и ветреного, веселого и смелого. Как сверкают азартом его глаза, и как хорош был на нем отпаренный костюм! Как целует он Варвару во втором акте! Смущение и восторг поднимается в душе зрителя и он, сам не зная чему, радостно хлопает.

      Раскинув руки, навстречу свободе и смерти, летит в обрыв Катерина. Больно колет от этого сердце зрителя. И как хочется вскочить, опьяненному яростью, бороться за Катерину, за милосердие, за жизнь. На короткое время Бог уступает свое место актеру, который творит с душой зрителя всё, что хочет.

      На банкете после премьеры Третиаковский заплетающимся языком доказывал Астафьевой существование Бога. А Соловец, уплетая бутерброды с рыбой, убеждала мэтра, что сейчас вся Москва сидит на белковой диете. Мэтр, покачивая головой в такт, был горд, что благодаря этим ничего не стоящим, появилось нечто стоящее, и об этом будут говорить.

      Не то, чтобы кто-то особенно искал Ирочку на этом банкете, однако автору известно, что ее там не было.

      После спектакля она переоделась, и никем не замеченная, вышла из театра. Пошла по вечернему Цветному бульвару, напевая себя под нос:

      Мэтр, мэтр, ты могуч!

      Ты владеешь стаей душ!

      То как зверь они завоют,

      То заплачут, как дитя.

      Ты волнуешься за роли,

      Рубишь правду на просторе,

      Не боишься никого,

      Даже Бога самого!

      Уволить Ирочку

      Ирочка смущенно топталась на ковре. Сесть ей не предложили.

      По идее Георгий Иванович должен был сейчас разбирать эскиз художника для будущей постановки, и вот он, этот проект, лежал в трубочке перед ним. Не интересно.

      – Театр, Ирочка, это святое искусство. Здесь раскрываются души, здесь мы находимся между самим Богом и человеком, как библейские пророки.

      Дура, записывает, мелькали мысли у Георгия Иваныча. И стыдно, а все-таки сладко.

      – Вы, Ирочка, представляете себе перегрузки артистов? Известно, что они испытывают такое же нервное потрясение, как космонавты. Ничто не должно мешать артисту творить свое ремесло. Понимаете?

      Кивает. Глаза полны подобострастия. Хотя бы до одной достучаться.

      – У моего друга в операционной стоит священная тишина. Слышно, как гудят лампы. Все понимают – операция на сердце, это серьезно! Нужно соблюдать тишину. А у нас идут операции на душу человека, идут по расписанию. А артисты позволяют себе топать во время репетиций в холле. И ругать-то их нельзя, они глупые, как дети. Но вы, Ирочка, должны брать на себя защиту нашего искусства.

      Кивает.