Пять похищенных монахов. Юрий Коваль

из двадцать девятой квартиры в этот момент прямо в брюках лежал на кровати. Он спал, и ему снился сон, будто он идёт по переулку, а навстречу – Райка Паукова.

      «Рая, я хочу мороженого», – говорит ей будто бы Жилец.

      А Райка отвечает:

      «Уважаемый Жилец, хочите крем-бруле?»

      И вот он будто бы начинает хотеть «крем-бруле», а Райка говорит:

      «Уважаемый Жилец, а кто вам готовит первое и второе?»

      А Жилец отвечает:

      «Никто. Я один на этом свете».

      А Райка говорит:

      «Да заходите же вы ко мне. У меня курица на газу».

      А Жилец и говорит:

      «Я только об этом и мечтаю».

      И Райка только открыла рот, чтоб сказать Жильцу ещё что-нибудь приятное, но тут он проснулся, потому что в дверь кто-то сильно стучал.

      Жилец поднялся, накинул пиджак и, приоткрыв парадную дверь, улыбнулся:

      – А, музыканты, прошу, пожалуйста. Можете заходить.

      – А чего нам заходить, – ответил Крендель. – Нам заходить нечего.

      – Вот тебе раз, – сказал Жилец. – Да заходите же, раз пришли.

      – А чего нам заходить, – повторил Крендель, проходя в комнату. – Нам заходить нечего.

      В пасмурной комнате Жильца Крендель помрачнел и был похож сейчас на слесаря-сантехника, которого вызвали чинить умывальник. Неприветливо глядел он на измятую кровать, на ботинок, который стоял у кровати, и на другой ботинок, отошедший от первого на несколько шагов.

      – Вот видите, – сказал Жилец. – Живу монах монахом. Один как перст.

      – Монахом? – спросил Крендель.

      – Да, – подтвердил Жилец. – Монах монахом.

      – Как же это?

      – А так. Один в двухкомнатной квартире и во всём мире. Так что близкого существа не имею. А ты один живёшь или нет?

      – Я? – удивился Крендель.

      – Ты, – подтвердил Жилец.

      – Не один я. Вон Юрка – брат, да мама с папой на Севере.

      – Ерунда всё это, – сказал Жилец. – Мираж.

      – Как это так! У меня и мать, и отец, и бабушка Волк, да в школе приятели, в голубином клубе, да вон Юрка-брат.

      – И Юрка-брат, и мать, и отец, а всё равно один ты на этом свете. Понимает ли тебя кто-нибудь?

      – Да вон Юрка-то брат, – сказал Крендель, показывая на меня. – Чего ж ему не понять?

      – До глубины души понимает он тебя, Юрка-то брат? – допытывался Жилец.

      – А чего ж ему не понять?

      Я ему головой киваю: ещё бы, дескать.

      – Нет, милый, – сказал Жилец. – Не понимает он тебя, и никому тебя не понять – не только Юрке-брату.

      Я и вправду ничего не понимал, а только глядел на Жильца.

      Но тут Крендель, которого никто не понимает, прищурился, подошёл поближе к Жильцу и сказал:

      – Где монахи?

      – Какие монахи?

      – Которых вы увели.

      – Я? Монахов? – вскипел Жилец. – Что вы дурака валяете?!

      – А это что такое, гражданин? – сказал тогда