Рваный камень. Виктор Бычков

Всё-о-о я помню! Всё-о-о! А ещё она, шалава, думает, по сей день, что я ничего не знаю, что, мол, дура я слепая и непонимающая. Ага, так ты и угадала, курва! – произносит с надрывом, со злостью в сторону соседки. – Не на ту нарвалась, проститутка! Я спуску никому не дам, никому не прощу эти… обиды. Во как. Ни тебе, ни сестре родной, это чтоб вы обе знали.

      Кошка, убаюканная голосом хозяйки, уснула, свернувшись калачиком в подоле. Утки, накупавшись в корыте, угомонились, наконец, расселись в тенёчке у плетня, тоже дремали. Лишь куры да петух всё рыскали по двору, купались в пыли, греблись в земле. Да цыплята выбегали на мгновение из-под крылечка, потом с писком, стремглав летели к курице-наседке, которая спряталась от жары под ганками. И гуси гоготали ещё, ели из корыта.

      – Всё помню, – продолжила старуха, поглаживая кошку, и обращаясь к ней, как к собеседнице, к терпеливому слушателю. – А что я помню? – Дай бог памяти… а вот что помню, слушай.

      Давно это было. И я молодая тогда. А уж, какая краси-и-ва-а-ая, что прям не обсказать словами. Что ж я, дура, что ли? Не видела себя в зеркале, не сравнивала с подругами? Ещё как глядела, ещё как сравнивала. И фигура, и ножки, и бёдра, грудь, да и всё остальное. А уж лицом взяла… Артистка прямо, красавица. Что ж, я не видела, как мужики пялились, пожирали глазами меня, когда шла куда-то или стояла где. Да они… да они… глазами это… и засопят, засопят, глаза масляные, что у кота мартовского. Конечно, красавица была, чего уж. Многие, ох, и многие мечтали добраться… Да-а-а. Вот оно как. А замуж вышла за Кольку. Холера его знает, с чего это я выбрала его, а не кого-то другого? Может, в тот момент иных рядом не было? Поторопилась, точно, поторопилась. Хотя… а и ладно! – бабушка от безысходности махнула рукой, покрутила головой, огляделась: нет ли кого рядом из людей, не подслушивает ли кто её откровения, её беседу с кошкой? Засмеют, ведь. Скажут, баба Катька Бондариха под старость впала в детство, сама с собой говорить стала.

      Но всё тихо, умиротворённо, обыденно. Никого, лишь домашняя живность и соседка за забором, но далеко, не услышит.

      – Да-а-а, за Кольку, за тракториста, – снова принялась вспоминать, делиться с кошкой. – Правда, тогда он тоже красавец был, хоть куда. Зато дури – на десятерых в избытке, а ему одному досталось. В драках, бывало, ровни не было. Всю деревню на уши ставил, драчун и забияка! – старушка улыбнулась, нежно коснулась спящей Хыси. – А со мной – ласковый, что котёнок. Одна я могла его усмирить.

      Однако стала я замечать, что в первый же год после свадьбы Колька мой не ровно дышит вот к этой колоше старой, к Таньке Савостиной, – бабушка кивнула в сторону соседского огорода, где недавно промелькнула сама хозяйка. – Тогда и она не старая ещё была. Ровесница моя. Мы с ней в одном классе учились. А потом и на ферме коров доили вместе всю жизнь, до пенсии. И на пенсию в один год вышли. Вроде как подруги были. Значит, тогда Танька тоже молодая была, и красивая, но так себе. Конечно, со мной рядом не стояла по красоте, по фигуре. Да и вообще… И замуж только-только вышла, по одной поре со мной.