13.09. Константин Котлин

говорим. Кто Давиду приятель, того ждут объятья. Ну и всякое такое. Фольклор! Плюс егерь нынче отжигает, а это тоже рейв будь здоров.

      Что-то произошло – в сознание, в этих руинах, всюду. Лицо старика вновь стало различимо в темноте. Пламя, словно в насмешку, вернулось без предупреждения, обжигая жаром, близкое и опасное. Ржавый металл бочки щелкнул.

      – Анна, – прошамкал в лицо пивными парами и гнилыми зубами бродяга. – Анна!

      Это восторг или предостережение?

      – И егерь? – беззаботно уточнил я.

      – А то! – фигура отца Василия отшатнулась от меня, он щелкнул пальцами – раз-два, пытаясь нащупать в стылом воздухе какой-то ритм, вдруг плюнул себе под ноги, уставился на белесое пятно жидкости. – Какое веселье без них? Она раньше танцевала иногда с ними, так, для шутки и праздника, но такое дело, понимаешь…

      Очевидно, «Егерь» – это местная музыкальная банда. Те самые безбожники с адскими гитарами.

      Василий Борисович перевел взгляд с плевка на меня.

      – Когда тебя хочет изнасиловать толпа обдолбанных ублюдков, тут даже Давид не поможет. Тут не до высокого искусства. Того и гляди, стащат со сцены, такой ля бемоль мажор начнется, ухахаха! От греха подальше теперь наша Анечка дает только сольные представления. А тебя, кстати, как зовут-то? – вдруг спросил он.

      Это было наивно и глупо, но я почему-то ответил:

      – Глеб…

      Старик протянул мне руку, щеря в улыбке остатки гнилых зубов. Не снимая перчатку (ведь под ее темно-синей тканью скрывалось кольцо), я ответил на жест. Ладонь его не весила ничего, словно ее обладателя не существовало вовсе. Обгрызенные почерневшие ногти венчали толстую пятерню, стыдливо выглядывающую из укрытия обрезанных грязно-серых перчаток. Чувствуют ли эти пальцы мою маленькую тайну, здесь, совсем рядом?

      – Глеб всему голова! – авторитетно заявил Василий Борисович. – Ну, пойдем, коли не шутишь.

      Садовая улица представляла собой один широкий мазок кисти угрюмого художника, решившего набить полотно мусором и грязным снегом. Мы шли рядом, почти шаг в шаг, я и этот нелепый доходяга в черном ватнике и шапке-ушанке. Странной компанией, должно быть, представлялись мы; но для кого странной? Здесь, в окружении этих черно-серых стен, мы составляли атональную гармонию. Поддерживая наш неровный ритм, под ногами мягко хрустела грязь. Сумрак скрывал в себе очертания зданий. Сорванные с петель ворота и смятые в немыслимые спирали старинные ограды смешались в неверные выцветшие кляксы, но Василий Борисович уверенно вел нас куда-то вперед. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что бродяга собственноручно рисовал мне карту сокровищ. Жирным красным крестом он отмечал местоположение желанного сундука – то есть, Анны. Тонкости отношений в здешних трущобах представлялись мне все яснее. Если не сглупить, в самом ближайшем будущем я смогу завершить свою работу – или попытаться это сделать. У меня есть проводник. У меня есть благословение католического святоши. У меня есть