Марьянина топь. Инна Истра

Кузьминична. – Проснется – сама расскажет.

      Старуха вела себя спокойно, словно ничего особенного не стряслось. На самом деле она плохо понимала, что произошло, со страхом и нетерпением ждала, что будет дальше. С нетерпением, потому что было ей очень любопытно узнать, что же случилось на самом деле, а со страхом, потому что боялась, что Марьяна может не проснуться вообще.

      – Смотрю я на тебя, – начал Василь, – сухонькая старушонка, в чем только душа держится, а ешь ты как здоровый мужик.

      – А ты не оговаривай, – огрызнулась Кузьминична. – Я у тебя не прошу, свое ем. Ишь, как за чужим куском в рот-то заглядываешь.

      Василь усмехнулся, хотел еще чем-нибудь поддразнить старуху, как Марьяна завозилась и тяжело вздохнула. Кузьминична и Василь тут же подскочили к кровати. Девочка проснулась, смотрела на них непонимающими глазами.

      – Как ты, дочка? – спросил Василь.

      – Где я?

      – Ты у меня в гостях, – сказала Кузьминична.

      Марьяна села на кровати, огляделась.

      – А зачем мы здесь, батя? Ты опять уезжаешь?

      – Нет, дочка. Просто ты заболела, и я тебя лечиться привез. Ты себя как чувствуешь? Болит что-нибудь?

      Марьяна покачала головой.

      – Нет, не болит.

      Помолчала и добавила:

      – Только очень кушать хочется.

      – Так в чем же дело? – засуетилась старуха. – Вот молочко, картошка, хлебушек. Сейчас яичко тебе принесу. Хочешь яичко?

      – Хочу, – кивнула девочка.

      Кузьминична отправилась в курятник, а Марьяна попыталась встать с кровати, пошатнулась и чуть не упала, хорошо Василь успел подхватить ее.

      – Батя, у меня ножки не идут, – испуганно сказала девочка.

      – Это со сна, – успокоил ее Василь.

      Он поднял дочку на руки и отнес к столу.

      – Покушаешь и окрепнешь, – успокоил он девочку, а у самого от страха сжалось сердце – а вдруг у нее и вправду ноги отнялись?

      Марьяна принялась за еду. Василь никогда не видел, чтобы дочка ела столько много и с такой жадностью. Она съела две картофелины, три толстых ломтя хлеба, два сырых яйца, принесенных Кузьминичной, и запила все большой кружкой молока. Пока она ела, Кузьминична молчала, сдерживая любопытство, но, как только Марьяна отодвинула пустую кружку, старуха тотчас спросила:

      – Скажи, дочка, чего ты так напугалась там, дома на завалинке?

      Марьяна непонимающим, слегка осоловелым от еды взглядом посмотрела на нее и вдруг вспомнила, вздрогнула.

      – Я с Агнешкой играла… Агнешка! Где моя Агнешка? – закричала она, повернувшись к Василю.

      – Дома лежит, где же еще, – успокоил ее отец, а сам подумал, что кукла скорее всего валяется за домом, где и бросила ее Марьяна. Если только Манька Зубцова не прибрала куда-нибудь.

      – Ничего не случится с твоей Агнешкой, – нетерпеливо сказала Кузьминична. – Рассказывай, что там было.

      И вот что поведала им Марьяна. Она сидела на солнышке, играла с куклой, разговаривала с ней. В разговоре упоминала Яночку Разумовскую.

      – Хотелось