Четыре тетради (сборник). Константин Крикунов

лето, дорога, девочка.

      – Здравствуй.

      – Здравствуйте.

      – Как дела?

      – Хорошо.

      Уходим, догоняет:

      – А мама сидит на кровати и пьёт.

Девушка и цыган

      Последняя ночь. Наутро табор уходит. Раздирая руки и белое платье, бежала сквозь лес. Поляна, огонь. Лицо в крови, на щеке висит выколотый о сучок глаз.

      – А теперь ты мне вовсе не нужна, – засмеялся цыган и ушёл с табором.

Дорога

      – Что у тебя в мешке?

      – Дым да воздух, воздух и дым.

Счастье

      Грозовая туча над морем. Голая немка кидает камешки в черепок кувшина.

      – Das heisst Meerkrieg, – сказала немка, когда волна попыталась украсть тапочки.

      Турок на боку, бросил ей на живот лёгкий камешек, другой.

      Она повернула голову, улыбнулась юному турку.

      Ушли в отель, и хлынул ливень. Я ринулся в море, буйствовал и орал от полноты стихий и счастья.

      Немка вернулась одна, сняла лифчик и легла на камни, закрыв глаза от счастья и солнца.

Одуванчики небесных сирот

      Худые поля и дворцы вокруг. Залитые свинцом бляхи солдатских ремней. Вбитый по горло в болото псковский крестьянин грозит кулаком великану с кошачьими усиками. «Господи, милости буди…» – срываясь на тенор.

Облака

      Гости приходили в облаках запахов. Рядом с ними облака становились плотнее, наполнялись подкладками их одежд, чужими домами, детьми, болезнями и смертью. Я прятался за угольной печкой, в которой сгорали их облака.

Миро

      – Что вы с ней сделали! – воскликнула смотрительница зала Рембрандта.

      – Господи, что вы с ним сделали! Чем вы его облили? – всплеснула руками матушка Леонида. – По телу св. Александра Свирского на простыню операционного стола стекали золотые капли миро.

      Бурая шевелящаяся жидкость текла по золотому телу Данаи.

      Лаборатория наполнилась благоуханием.

      – Цыц, дура, – сказал отец Лукиан. – Тихо, не видишь…

1 сентября

      По дороге на дачу изнасиловали и зарезали учительницу английского.

      Я видел её весной: как ледышка-студентка после воскресного катка. Юная, розовые щёки, строгие очки, недотрога.

      1 сентября детям скажут, что уехала.

Перед школой

      «Мы с Сашей стояли за трамвайным полотном. Над заливом шёл красный страшный дым. Вдруг в дыму появился жёлтый шар, он плыл, из него торчали какие-то палки, потом из шара вышли, я не знаю, как они поместились, высокая женщина и мужчина. Мы испугались и побежали. Они взяли Сашу. Потом все дети стали искать своих родителей. Я нашла тебя, я очень боялась. Опять бред какой-то приснился. И мюсли есть не буду. Не бу-ду! Потому что молока нет. А с йогуртом терпеть не могу. Я возьму яблоко. Насущное».

      – Балда, – это за мюсли и за насущное яблоко.

      – Сам балда.

      Балда ускакала в школу.

      На колоссально дощатой террасе близ конопляника веснушчатая жена подьячего Агриппина Саввична под аккомпанемент