Да будем мы прощены. Э. М. Хоумс

никуда не собираюсь ехать, – отвечаю я, возвращая иностранную валюту ему в карман.

      Мы держим пари, сколько времени займет дорога у каждого курьера. Я выигрываю с результатом тридцать восемь минут, и когда привозят чизбургеры, сосед мне вручает сто баксов «как премию». Пицца появляется почти сразу за ними.

      – Никогда еще не возил пиццу пациентам, это клево, – говорит курьер. – В смысле, только если вы не заразны.

      Последним прибывает курьер из кафешки.

      – Простите, что так долго, – говорит он. – Надо было найти кого-нибудь, кто меня пропустит, – говорит он.

      И передает пакет с товаром, а также бутылку виски. Сосед отделяет от пачки еще сотню для уплаты долга и предлагает парню выпить.

      – Я пас, – отвечает курьер. – Мне обратно на работу надо. Но любопытно мне, что же у вас за болезнь такая, если вы прямо на больничной койке рисовый пудинг и скотч заказываете.

      – А я умираю, – отвечает мой сосед. – И знаешь, что поразительно? Вот сегодня я чуть не умер на самом деле, здешние уже смирились, и это было очень интересное чувство – когда я выжил. Не то что будто я буду жить вечно, а что помирать – это нормально. – Он замолкает, повторяет снова: – Я умираю. И сегодня повторяю это чаще, чем раньше, и вдруг это оказалось просто фактом, вот чем-то таким, что есть. Как ожидаемая кульминация в кино.

      – Так все мы умираем, – говорит курьер. – В смысле, рано или поздно все там будем.

      Разносчица больничной еды приходит забрать поднос. Задерживается на секунду ради ломтя пиццы и нескольких чипсов.

      Я с удовольствием ем чизбургер. Он как раз нужной степени резиновости и хрусткости, прорезанной солеными чипсами и кисловатой остротой огурчиков. И уже далеко за чертой сытости беру себе кусок рисового пудинга и наполняю две синие больничные чашки виски.

      – Лед тебе нужен? – спрашиваю я.

      – Соломинку. Соломинку бы – это было бы здорово, да.

      Мы приподнимаем изголовье его кровати и с удовольствием засасываем виски.

      – А вот я бы не против кусочка шоколада, – говорит он.

      Я ему протягиваю целый батончик:

      – Ни в чем себе не отказывай.

      С набитым брюхом, отрыгивая жареной картошкой и огурцами, таща за собой штатив капельницы, я выношу мусор в коридор и засовываю в урну на другом конце этажа. Сестры радуются, глядя, как я здорово приспособился, волоча парализованную ногу и щеголяя одним халатом, надетым спереди, другим сзади, – шикарный способ прикрыть задницу.

      Мы смотрим какую-то полицейскую передачу по телевизору, и где-то между десятью и одиннадцатью моему соседу становится нехорошо, и он звонит сестре, чтобы принесла маалокс. Ему отвечают, что у него в карте такого назначения нет. Он спрашивает, обновили ли вообще его карту.

      – Да, – отвечает она.

      – Отлично, – говорит он. И напоминает мне: – Если я до сих пор жив, это не значит, что прямо сейчас не умираю.

      Где-то после полуночи меня будит жуткий звук. Сосед сидит