Мой любимый – муж сестры. Стася Андриевская

в голову пулей, заставляя едва ли не вздрогнуть. Поднимаю испуганный взгляд на Антона, но он смотрит на Абрамову и мотает на пальце колечко брелока с ключами. И Янка пока не видит то, что вижу я – его щека расцарапана.

      – Если эта овца не даст сейчас свой телефон, то будет и драка! – приосанивается Абрамова, кокетливо стреляет в Тарасова глазками. – Она нас вчера снимала, прикинь? И слила видос директрисе!

      Антон на мгновенье зависает, и лицо его начинает вытягиваться.

      – Что, реально слили? – Переводит взгляд на меня: – Ты?

      – Нет конечно! Когда бы я это делала? И на хрена?

      – Резонно. Слышь, Абрамова, – взгляд снова на неё, – на хрена бы она это делала, если и сама надралась, как падла?

      – Ну так она себя и не снимала, ты что думаешь! Всех засветила, кроме себя.

      – Пруфы есть?

      – А то! У директрисы в ноуте. И, наверняка, у этой в телефоне. Если не удалила уже, конечно.

      – Ну… Тоже резонно. Слышь, Крылова, просто покажи телефон.

      – Идите вы знаете куда, – пячусь я, но упираюсь спиной в девчонок. Оговорочка «если не удалила уже» говорит сама за себя: при любом исходе виноватой останусь я. – Я ничего не снимала и никого не сливала. И если вы не отвалите, то я… Я…

      Немая сцена, словно они все ждут что же «я», а я… Я не знаю, что «я». К директрисе точно уже не побегу.

      – Иди сюда, – Антон вдруг увлекает меня в сторону, скрываясь от девчонок за ряды с одеждой. Смотрит в лицо так хмуро и внимательно, что я чувствую себя едва ли не на допросе в полиции. Вот уж не думала, что он так умеет. – Давай как на духу, твоя работа?

      – Нет, – мотаю я головой, и вместе с мгновенно проснувшимися молоточками «тук-тук-тук» по мозгам, меня обдаёт очередной волной…

      – Да блин, уймись ты уже, Крылова! – ржёт Тарасов, и, одной рукой держа руль, второй пытается утрамбовать меня обратно на заднее сиденье. – Потерпи, сейчас местечко потемнее будет, тогда.

      Я тоже хохочу, но всё-таки перестаю пытаться обнять его прямо здесь и сейчас. Вся эта возня такая весёлая, что мне кажется, будто парю в каких-то радужных облаках. Не надо ни о чём думать, ни о чём переживать, ни на кого обижаться… Мне так хорошо и свободно, что хочется улететь! И я лечу, лечу… Но просыпаюсь вдруг от прикосновения холодных рук к груди:

      – …Так, блин, как это у тебя тут расстёгивается вообще?.. Приподнимись, слышь? Неудобно так…

      Эта очередная волна воспоминаний подкрепляется плотным знакомым ароматом от склонившегося сейчас надо мной Тарасова, и я словно ощущаю вдруг лицом тепло его шеи и колкость обветренных губ на своих щеках…

      – Аллё, Вероник! – возвращает меня в реальность голос. – Тогда как ты объяснишь, что на видосе есть все, кроме тебя?

      – Понятия не имею! Я и видоса-то самого не видела.

      Тарасов ещё пару минут смотрит на меня пристально и кивает:

      – Ладно, пошли!

      Выволакивает обратно к девчонкам, ставит перед ними.

      – Короче, отвалите, это не она.

      – Да ладно! – вскидывается Абрамова, – а кто тогда?

      – Не знаю. Но