Мой любимый – муж сестры. Стася Андриевская

что там вчера вообще было?

      Они переглядываются, Янка заинтересованно подаётся вперёд:

      – Серьёзно? Нет, реально не помнишь?

      – Ого, Крылова, – таращит глаза Катька, – да ты же с Фёдоровым целовалась! Взасос! Вся тусовка видела!

      Они с хохотом скрываются в кабинках, а я тупо смотрю на себя в зеркало и понимаю, что это какая-то лажа. Фёдоров? Да ну нафиг, просто не может этого быть! Это просто не бьётся, как не бьётся пять на три без остатка. Нет в этом ни логики, ни внутреннего ощущения правды.

      – А если серьёзно? – снова пытаюсь я.

      – А если серьёзно, – отвечает из кабинки Янка, – то лучше не попадайся на глаза Смирновой. – Выходит, споласкивает руки, подкрашивает губы. – Нет, мои-то гости не сольют, не переживай, но вот сам Тарасов…

      – А что Тарасов? – холодею я.

      – Ну ты же не думаешь, что он с тобой серьёзно? Ему просто Аньку позлить надо было, поэтому он без неё и припёрся вчера. А она сделала вид что ей пофиг, и не поехала за ним. А он сделал вид, что ему тоже пофиг и подцепил тебя. Врубаешься теперь?

      Звенит звонок и девчонки спешат из туалета, но на выходе Катька оборачивается:

      – Это тебе, Крылова, не учебники зубрить. Это жизнь, тут понимать надо!

      На урок я опаздываю добрых минут на пятнадцать. Нет, я не боюсь истерик Смирновой, но по-прежнему не помню, что там с Тарасовым и не знаю, как себя вести. Поэтому просто стою в опустевшем коридоре и пытаюсь вспомнить… Ну болтали мы с ним, да. Ну даже потанцевали пару раз. Ну и всё, вроде.

      Или нет?

      – Вероника? А ты почему не на уроке? – окликает меня выглянувшая из соседнего кабинета историчка, и я поспешно скрываюсь в классе.

      В итоге, Смирнова всё ещё явно находится в блаженном неведении, а Тарасов вообще отсутствует, и следующие два урока проходят в относительном, не считая назойливой головной боли, спокойствии.

      А вот на пятом в класс неожиданно заявляется завуч. Вся какая-то взъерошенная, словно за ней собаки гнались, она сканирует парты злым взглядом и шипит:

      – А Тарасов, голубчик, значит, даже не соизволил явиться? Ну ничего, ничего, далеко не убежит… – И вдруг переходит на крик: – А ты, Крылова, чего сидишь? К директору, быстро!

      Возле директорской уже топчется вся наша вчерашняя честная компания, за исключением Фёдорова и, собственно, Тарасова. Все порядком напуганы, ибо состав присутствующих не оставляет сомнений в причине кипеша.

      Запустив всю толпу в приёмную, за дверь к самой директрисе нас, однако, вызывают по одному. Что там происходит никто не знает, но лица выходящих полыхают алым кумачом и глаза опущены в пол. И что интересно – они не уходят, а остаются здесь же, в приёмной, но словно отдельной стайкой от тех, кто ещё не ходил на ковёр.

      Я иду последней. При виде меня весь присутствующий административный состав – завуч, директриса и школьный психолог синхронно издают тяжкий вздох. В комнате душно и словно наэлектризовано. Мне хочется нервно сглотнуть, но сушняк, зараза.

      Вот блин, а ведь ещё вчера я знала истинное значение