Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

плакать и смеяться, кричать и петь. К черту Тбилиси, учение, диплом! Зурико соберет свои пожитки, купит билет и поедет в деревню, туда, где его ждут бабушка и… Мери. Поедет! Обнимет свою добрую, старую бабушку, а потом пойдет к Мери и спросит:

      – Тебе холодно?

      – Холодно, – ответит Мери.

      Зурико снимет тулуп, накинет на ее озябшие плечи, обнимет, и так они будут шагать до утра по белому нетронутому снегу…

      Еще один одноглазый

      Уже месяц, как Илларион живет у меня. Ему не нравится ни моя комната, ни моя библиотека.

      – Бальзак – «Шагреневая кожа», Ромен Роллан – «Кола Брюньон», Проспер Мериме – «Матео Фальконе», Гюго – «Собор Парижской Богоматери», Джавахишвили – «Квачи Квачантирадзе», Диккенс – «Давид Копперфильд», Галактион Табидзе – «Избранные стихи», Омар Хайям – «Рубаи», Гамсахурдиа – «Похищение луны», Илья… Акакий… Важа… Казбеги, Чонкадзе[22], – перебирает он книги на полке, потом смотрит на меня поверх очков и удивленно спрашивает:

      – А куда ты дел Эгнатэ Ниношвили?[23]

      – Они ничем не хуже Эгнатэ, – успокаиваю я Иллариона.

      – Не хуже? Кто из них может стать рядом с Эгнатэ?!

      – Все!

      – Кто, например? Половину этих фамилий первый раз слышу!

      – А ты прочти – и узнаешь, – говорю я.

      Илларион смотрит на меня с нескрываемой иронией и небрежно перелистывает книги…

      …Весь день мы бродим по городу, заходим почти во все магазины. Илларион долго, с вожделением смотрит на красное кожаное пальто, подбитое мехом. Потом начинается детальное ознакомление с магазином скобяных изделий. Илларион тщательно осматривает привязанные к прилавку напильники, молотки, пилы и замки. Потом осведомляется – нет ли в продаже аппарата для опрыскивания виноградников, и, не дожидаясь ответа, выходит из магазина.

      Дольше всего мы задерживаемся в магазине «Охотсоюза».

      – Порох есть? – шепотом спрашивает Илларион у продавца, перегнувшись через прилавок.

      – Нет! – коротко отвечает продавец.

      – Дробь?

      – Нет!

      – Эзала?

      – Это еще что за черт – эзала? – повышает голос продавец.

      – Капсюль, несчастный! – повышает голос и Илларион. – Пыж!

      – Выражайся повежливее! – кричит продавец. – Кого ты называешь пижоном?!

      – А ты чего орешь, словно раненый[24] медведь? – наступает Илларион.

      – Что ты сказал? – бледнеет продавец. – Уберите отсюда этого ненормального, иначе убью его на месте!

      Дело принимает серьезный оборот, и я спешу вывести Иллариона из магазина.

      – Чем ты меня убьешь, несчастный, – кричит Илларион, – у тебя ведь нет ни пороха, ни дроби!

      …Иногда мы совершаем поездки на трамвае или троллейбусе. Билеты, как правило, приобретает Илларион, потому что я студент и у меня своего горя достаточно. Вначале Илларион радовался, когда кондукторша, получая

22

Илья Чавчавадзе (1837–1907), Акакий Церетели (1840–1915), Важа Пшавела (1861–1915), Александр Казбеги (1848–1890), Даниэл Чонкадзе (1830–1860) – классики грузинской литературы.

23

Эгнатэ Ниношвили (1859–1894) – грузинский писатель, классик. (Илларион гордится тем, что Э. Ниношвили – его земляк.)

24

Игра слов: на гурийском диалекте слова «раненый» и «оскопленный» звучат одинаково.