Державный плотник. Даниил Мордовцев

стоит на столбе и крестит двумя перстами тех, что стоят под столбом... Сколько народу стоит!.. Вспомнила она и того красного, как огонь, чернеца в веригах, что пришел от Аввакума: этот чернец пропал еще с осени – говорят, его воевода замучил, отрубил ему все пальцы на правой руке, а когда на руке снова выросли только два пальца, указательный и средний, и он опять начал молиться этими двумя пальцами истово, то воевода отсек ему голову, а пальцы сколько ни отсекал, они вновь прирастали...

      Сидя так неподвижно, Оленушка с удивлением услышала, как будто кто-то под землею шевелится, не то глухо скребется. Она стала прислушиваться и осматриваться. Почти под ногами у нее, ниже, под неровным каменистым берегом плескалось море, наскакивая на берег с пеной и снова отступая и падая. Вправо из-за корней и спутавшихся ветвей с свежею зеленью выглядывал большой серый камень. Всматриваясь в него, Оленушка видела, что из-под самого камня, казалось, сползала земля и тихо сыпалась в море с отвесной кручи. Отчего же это сползала там земля? Разве камень хочет упасть в море? Так камень, кажется, не двигается.

      Вдруг из-за камня показалась косматая голова. Оленушка чуть не вскрикнула, да от ужаса так и прикипела на месте с пучком моха в руке... Голова повернулась, и Оленушка узнала Спирю! Юродивый также узнал ее, и его добрые, собачьи глаза блеснули радостью...

      – Это ты, девынька? – отозвался он тихо.

      – Я, дедушка, – отвечала девушка, чувствуя, что у нее еще колотится сердце.

      Юродивый совсем вылез из-за камня. Он был весь в земле – руки, ноги, волосы.

      – Ты что это тут, девынька, делаешь? – спросил он, приближаясь.

      – Венок заплетаю.

      – А!.. А кому?

      – Богородице, дедушка, на образ.

      – Умница, девынька, заплетай.

      – А ты, дедушка, что тут делаешь?

      – Ямку себе.

      Оленушка глядела на него удивленными глазами.

      – Норку, – пояснил юродивый, – нору зверину.

      – Нору?

      Оленушка ничего не понимала и в недоумении теребила свой венок.

      – Печерочку себе махоньку копаю, девынька, – пояснил Спиря, показывая руками, как он это копает.

      – На что ж она тебе, дедушка?

      – А молиться в ней буду, вон как в Киеве печерские угодники молились.

      – А на что ж церква, дедушка?

      – Церква церквой... только в церкви соблазн бывает, девынька, а в печерочке только Бог да смерть.

      Девушка невольно вздрогнула.

      – Господи! Как страшно...

      – Страшно меж людьми, девынька, на вольном свету, а под землей благодать.

      Оленушка задумчиво смотрела на море. Юродивый сел около нее.

      – Только ты, девынька, никому не сказывай о моей печерушке, ни-ни! Ни матушке родимой!

      – Не скажу, дедушка.

      – То-то же, смотри у меня, Христом прошу.

      Девушка продолжала смотреть на море и прислушиваться к далекому плаканью чаек.

      – Что, скучаешь у нас, девынька?

      – Да, дедушка, домой