Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича. Андрей Зарин

Да и Бог не без милости. Подожди, найдется наш Мишук!.. Дай мне сроку!

      Но княгиня продолжала терзаться невыносимой мукой. На беду, ее муж не мог бросить столицу, правя царскую службу, а в последнее время будучи приближен к патриарху.

      Он вызвал в усадьбу Ермилиху и сказал ей:

      – Лечи княгиню! Занедужилась она дюже!

      Ермилиха поклонилась в пояс.

      – Не вели казнить, вели слово молвить, царь-батюшка! – заговорила она тонким, льстивым голосом. – С глазу княгинюшке недужится; не иначе, как с глазу! Уж я ли ее не пользовала: и травою, и кореньем, и наговором. Одно теперь осталось, князь-батюшка!

      – Что?

      – По монастырям везти, о здоровье молебны служить, потому всякий глаз от лукавого.

      Князь молча прошелся по горнице.

      – А про… сына узнали? – спросил он с запинкою.

      – А по молодом князюшке панихиды служить надо. Коли жив, сейчас к дому повернется.

      Князь угрюмо кивнул.

      Богомолье действительно – лучшее средство. Он приказал жене собираться, снарядил возок и послал ее в Троицу, к Николе на Угреш, в ближний Юрьевский монастырь.

      Остригла княгиня в знак печали свои роскошные волосы и поехала молиться святыням.

      Не помогли панихиды, и не вернулся пропавший сын, но сама княгиня оправилась и стала покойнее, только сенные девки шепотом рассказывали, что порой, случалось, вскрикнет она ночью так-то страшно пронзительно и вскочит с постели, словно обуянная.

      Все угрюмее день ото дня становился князь. По дружбе к нему, дня не проходило, чтобы в застенке разбойного приказа приказный дьяк не пытал одного-двух скоморохов, но ничего не говорили пытаемые о княжеском сыне.

      Терехов-Багреев тоже ничего не отвечал.

      Как в злую тюрьму приезжал князь в свою усадьбу и часто, не видясь даже с женою, сидел в своей горнице, выслушивая доклады своих гонцов, которых слал во все стороны.

      И вот однажды вошел к нему его верный Антон и сказал:

      – Немчин какой-то с Рязани приехал. От боярина Петра Васильевича грамотка!

      – Где? Давай! – Князь дрожащей рукою сорвал шнурок и, развертывая свиток, сказал Антону: – Гонца в избу сведи. Напой, накорми.

      Антон ушел, а князь стал читать каракули боярина, своего друга:

      «И слышь, немчину этому про твоего сына ведомо. С того и посылаю до тебя. А княгинюшке твоей от нас поклон земн…»

      Князь не дочитал послания и, выскочив из горницы, закричал не своим голосом:

      – Эй!

      На зов прибежал отрок.

      – Беги со всех ног в избу! Вели Антону немчина сюда привести! Живо!

      Давно никто не видел такого оживления в лице и движениях князя. Он не мог сидеть и бегал по горнице. Заслышав шаги, он сам отпахнул дверь и, увидев Эхе, с порога закричал ему:

      – Что знаешь о сыне?

      Эхе смутился и, положив левую руку на поясной нож, почесал правой за ухом.

      – О каком сыне?

      – О моем, о моем!

      Эхе покачал головою.

      – Про мальчика я говорил, это – правда; но не знаю, ваш это