Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича. Андрей Зарин

сказал Терехов.

      – И тебе, боярин! – ответил Сипунов, и потом они подали друг другу руки.

      – Ну а где же твои скоморошники? – спросил Терехов.

      – А пройдем ужо в застенок, боярин, – ответил Сипунов, – там их и допрашивать станем!

      – Ин быть по-твоему! – согласился Терехов.

      В это время в избу вошел воеводский дьяк Егорка Балагуров и, помолясь иконам, низко поклонился обоим.

      – Прости, милостивец, – униженно заговорил он, – поелику боярин, воевода наш, со вчерашнего в опохмелке, так заказал мне, непотребному рабу Егорке, на сыске стоять.

      – Что ж, – согласился Сипунов, – в своем праве. Пойдем, боярин!

      Они вышли из избы на двор, обнесенный высоким частоколом с крепкими воротами. Против ворот, снова за изгородью, тянулись ключи (ямы), где сидели уголовные преступники вместе с несчастными неплательщиками по двое, по трое и десятками, смотря по помещению.

      Впереди, против избы, стоял мрачный сарай с широкою, как ворота, дверью. Это и был застенок. На земле пред дверью стояла окровавленная плаха, валялись колодки и обрывки ржавых цепей.

      Сипунов открыл дверь; та заскрипела на петлях, и они очутились в страшном помещении. Полутемный сарай с поперечными балками вместо настланного потолка и с земляным полом как бы делился на две части. Налево стоял длинный стол с письменными принадлежностями. Позади него тянулась скамья, по бокам стояли табуретки; недалеко от стола стоял аналой с крестом на нем; направо же валялись доски и стоял небольшой помост, над которым на блоке спускалась веревка с толстым крюком на конце; в углу, треща горевшими углями, дымилась жаровня, а в полутьме виднелись страшные орудия пыток – палки, веревки, доски с набитыми гвоздями, плети, кнуты и острые клещи с длинными ручками.

      Двое заплечных мастеров (палачей) встретили пришедших низкими поклонами.

      – Приведите-ка, молодцы, скоморохов, которых вчера забрали. Сыск малый сделаем, – распорядился Сипунов и стал залезать на скамью позади стола. – Садись, боярин, пока что, – пригласил он Терехова.

      Последний с трудом уселся на конец скамьи.

      Дьяк, покашливая, сел на табурет у края стола, приготовил бумагу и очинил перо.

      В это время до них донеслось бряцание цепей, заскрипела дверь, и в сарай друг за другом вошли со скованными руками три скомороха. Они вошли, упали на колени и в голос завыли:

      – Смилуйтесь, боляре! Во имя Христа, ни в чем не повинны. Ни татьбою, ни убивством не занимались. Отпустите, Бога ради, животишки наши бедны и наги; с того, что дадут нам люди добрые, мы только и живы!

      – Ну, вы! – закричал на них дьяк. – Волчья сыть, молчать! Правьте лучше ответы боярину! – и при этом хитро подмигнул ближайшему к нему скомороху.

      Тот, маленький, подслеповатый, словно сразу понял знак дьяка и смиренно замолчал.

      – Сказывайте имена ваши, – сказал Сипунов, – пиши, Егорий Егорьевич, если взялся за дело!

      – Ну, вы! – окрикнул дьяк и ткнул пальцем на первого. – Тебя как?

      – Иван, а прозвищем