Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича. Андрей Зарин

уж не знаю и сказать как, – начал Терехов. – Слышь, получил я сегодня грамотку от друга своего, князя Терентия Петровича Теряева-Распояхина. И пишет он в ней, печалится, что его сына скоморохи скрали.

      Воевода вдруг поперхнулся медом и закашлялся, отчего его лицо налилось кровью.

      – А в том и мне горе, и супруге моей, – печально продолжал Терехов, – потому, как ведомо вам, за его сына этого самого моя Олюшка просватана.

      Воевода, видимо, оправился и смело заговорил:

      – А тебе что с того печалиться, коли жених пропал? Для твоей дочушки-то найдутся. Не в монастырь же ей.

      Терехов тихо покачал головою.

      – Неладно говоришь, боярин, прости на слове! Что она, порченая у меня, что ли? Последнее дело от слова отректись! А еще вот пишет князь, – заговорил он снова, – что сыск делает, так просит и меня пособить. Коли встренется скоморох, попытать его малость, не знает ли чего. Так я на этом вам низко кланяюсь! – Терехов встал из-за стола и, кланяясь так, что рукою коснулся пола, сказал: – Не оставь уж меня, сиротинушку, боярин Семен Антонович! Не оставь и ты меня, убогого, Иван Андреевич!

      – Что ты, что ты, боярин? – В один голос вскрикнули воевода и староста, а староста прибавил: – Слышь, к нам тут из Москвы скоморохи пришли. Так я завтра же их в застенок возьму! Хочешь, приди сам допрос чинить!..

      Воевода вернулся в свой дом и, прежде чем лечь спать, велел привести к себе своего дьяка, Егорку Балагурова.

      Егорка, а по городу – особливо промеж мещан и посадских – Егор Егорович, являлся типичным дьяком того времени. Он был толстый и жирный, с отвислым животом, пьяница горький, до наживы жадный, со старшими раболепен, с младшими лют. В переводе на современное дьяк был вроде правителя дел канцелярии губернатора, но с несравненно большими полномочиями, чем ныне сопряжено с этой должностью, так как соединял в себе власть и исполнительную и за безграмотностью воеводы был не ограничен.

      Войдя в горницу и низко поклонившись, дьяк с трепетом увидел, что воевода хмурится и не в духе.

      – Слышь, – заговорил воевода, – через кого ты отписку получил от Федьки Беспалого?

      Дьяк откашлялся.

      – Так от смерда, скоморошника!

      – Вот то-то! А завтра этого скомороха Ивашка Сипунов на дыбу потянет. Слышь, князь Теряев-то нашему-то боярину Терехову об умыкании сына своего отписал, а он нам челом бил. Вот тут и смекни.

      – И смекать, боярин, нечего. Пойду на кружало – чай, скоморохи еще там бражничают – и скажу им. Так они так сиганут отсюда!..

      – Дело! Так поспешай, Егорка!

      – Твой раб, боярин! – ответил дьяк, низко кланяясь, и, пятясь, исчез за дверью.

      Воевода облегченно вздохнул и стал укладываться на покой.

      Увы, опоздал дьяк Егор Егорович. Когда он запыхавшись вошел в кружало, там все гости были еще в великом смущении.

      – Слышь, – пыхтя заговорил дьяк, – скоморохи, что из Москвы, не здесь ли?

      Целовальник низко поклонился ему и ответил:

      – Были здесь, господин честной, только сейчас их от нас