Амур. Лицом к лицу. Дорога в 1000 ли. Станислав Федотов

после зачисления в группу добровольцев Иван смог встретиться с любимой.

      – А куда ты уезжаешь? – спросила она.

      – Вообще-то секрет, но тебе скажу. Хунхузы объявились. Банда больно велика. Но кончится эта заварушка, мы возвернёмся, а в осень и поженимся.

      – Нет, Ванья, не поженимся. – Цзинь произносила его имя почти по-китайски, Ивану почему-то это ужасно нравилось. – Твой фуцинь… твой отец… он будет против.

      – Тятя? Да не-е… Ты ему нравишься. А ежели супротив будет, бо́гом обвенчаемся! Ну, вкрадче значит.

      – Как же обвенчаемся, я же некрещёная?

      – А ты покрестись, покуда я в отлучке. Церква-то вона – рукой подать. Батюшка святый токо радый будет. Ещё одну душу к Богу приведёт.

      – Тоже бо́ гом? Мой папа… сильно огорчится.

      – Как огорчится, так и порадуется… ну, само собой, опосля венчания. Так завсегда бывает.

      – Как у тебя всё просто! Креститься – бо́гом, венчаться – бо́гом…

      – Да уж, такой бежкий я!.. Ну вот, улыбнулась! Зазвенел мой колокольчик: Цзинь-Цзинь-Цзинь… Иди ко мне, золотинка моя, обойму покрепче да нацелуюсь досыта. Давай цюнь[6] раскроем, покажись во всей красе – дай на её наглядеться…

      Цзинь вдруг застеснялась:

      – Стыдно, Ванья!.. Вдруг заметят…

      – Да кто ж тут заметит? А я уж так соскучился – силов нету!

      Иван развязал пояс на платье Цзинь, распахнул его, под ним обычно было шёлковое бельё чжундань – на этот раз сразу открылось прекрасное девичье тело. Иван задохнулся от восторга и приник губами к её груди.

      – Ох, Ванья, и я скучаю… – Она обняла его рыжую голову. – Сильный ты… М-м-м… О-о-о… Хорошо-о-о… – И вдруг вздрогнула. – Ой, ветка хрустнула! – Цзинь попыталась отстранить его. – Пусти, увидят…

      Снова хрустнула ветка: кто-то шёл напролом и прямо к ним. До Ивана наконец дошло, что надо привести себя в порядок.

      – Запахнись, я тож приберусь…

      – Не бойтесь, это я, – послышался знакомый голос.

      Иван засмеялся:

      – Э-э, да это свой гаврик.

      Из зелени вынырнуло лицо Сяосуна. На нём явно читался испуг. Мальчишка быстро заговорил по-китайски, Цзинь ответила, старательно завязывая пояс платья.

      Иван тоже раздражился:

      – Чё-то стряслось, братальник? Да не лопочи, говори по-русски.

      – Мама из города вернулась, послушала, что люди говорят, – заторопился Сяосун. По-русски он говорил лучше Цзинь. – Сказывают: цюани Мукден взяли и христиан вырезали. Всех до единого! Даже китайцев не пожалели. Головы рубили, животы вспарывали…

      – Цюани – кто это? Чё за звери?

      – Цюани – это кулаки, их ещё боксёрами называют. Ихэцюани. Они весь Китай хотят от «заморских чертей» очистить. И от русских тоже.

      – Неужто из-за этого зверствуют?

      – Они себя называют Кулак во имя справедливости.

      – Зверство не бывает справедливым.

      – Не знаю. Люди говорят – я повторяю.

      Цзинь слушала, и глаза её наполнялись испугом:

      – А

6

Цюнь – платье (кит.).