Пути-дороги. Борис Крамаренко

вернулся к полудню. Пройдя в спальню, он застал там жену, перебирающую что-то в большом пузатом комоде.

      – Должно, слышала уже? Сынок-то что надумал!.. – опять заволновался Бут. – Сраму-то, сраму сколько будет! Да нет, не позволю! Из дому выгоню, ежели что!..

      Степанида Андреевна, всегда тихая и безответная, на этот раз вспылила:

      – Что ты, сказился, Васильевич? Сын с фронта приехал – радоваться надо, а ты такие слова… Да как у тебя язык-то не отсох? Я его маленьким выхаживала. Ушел на войну – глаза свои выплакала, на коленях ночи перед иконами простаивала, чтобы живым его увидеть, а ты с дому его гнать надумал! Богатства тебе мало? Мало ты греха на свою душу принял? Теперь родного сына извести хочешь?..

      Степанида Андреевна заплакала. Бут с минуту растерянно смотрел на жену, потом со злостью хлопнул дверью, ушел на кухню и, не раздеваясь, повалился на кровать. Но упрямые думы неотвязно лезли в голову, отгоняя сон. Бут ворочался и тяжело вздыхал.

      Вспомнилось прошлое. Был он женат два раза. Первая его жена, худая, некрасивая, болезненная женщина, умерла от родов. Оставшись вдовцом, Бут долго не решался жениться. Но однажды, будучи на хуторе у Подлипного, он увидел там батрачку-красавицу Стешу. После этой встречи зачастил Бут на хутор.

      Вся родня восстала против их брака. Отец, Василий Бут, узнав, что сын хочет жениться на Стеше, избил его и выгнал из дому. Целый год работал Павел Бут на мельнице у дяди. Только после смерти отца женился он на Стеше и вернулся в отцовский дом…

      Во дворе послышался яростный лай. Бут насторожился. Визгливо хлопнули ворота, а через минуту в сенях загудел хриповатый бас атамана:

      – Я, Павел Васильевич, с новостями. Приехал под утро с Уманской, немного всхрапнул – и прямо к тебе.

      Тяжело поднявшись, Бут пошел навстречу гостю:

      – Хорошо сделал, Лукич! Я лежал, лежал да совсем уже было надумал к тебе идти, ан ты сам на пороге. Ну, идем, идем! Зараз жинка нам закусить приготовит.

      Бут увел гостя на веранду, где Степанида Андреевна уже суетилась около стола.

      – Ну как, Лукич, проводил молодых-то, все слава богу?

      – Проводил, Павел Васильевич. Вот с конями маленькая заминка вышла, да, спасибо, есаул выручил.

      – Это какой же есаул? Тот, что у тебя на квартире стоял?

      – Он самый. Я как приехал в Уманскую, так зараз к барышнику, лошадей смотреть. Ну, он мне и всучил одиннадцать штук с небольшим изъяном. Каюсь, кум, вот как перед Богом, недоглядел. Переплатил я ему за лошадей-то. Ну, казаки пришли, я им коней сдавать, а ветеринар на дыбки: «Не могу и не могу таких лошадей пропустить! Я, мол, на выводке лучших, чем эти, браковал». Ну, говорю, то на выводке, а то у меня. А он все свое. Тут есаул и помог, а то бы не знал, что и делать. Паи-то я тебе, Павел Васильевич, оформил, получай документы… – Атаман полез в карман за бумажником.

      – Я, Лукич, деньги на лошадей дал больше из уважения к сходу. Земли-то эти мне не с руки. Сам знаешь, хутор мой от их в стороне стоит.

      – Ну, не говори, кум. Земля от твоего хутора – рукой подать, а пока казаки тебе за лошадей деньги вернут, ты пшеничкой-то засыплешься!

      Атаман