Ожившие кошмары. Александр Матюхин

даже урожай со скромного огорода вышел таким, каким его Вася не видывал, а опушка разродилась ягодами по лету да грибами по осени так, что страшно ступать стало, чтобы не подавить лесные дары.

      Голос остался с Васей, то кружил невесомо над самой макушкой, то вгрызался до зубной боли.

      «Мы с тобой похожи нашим уродством, – говорил он. – Наш Отец бросил нас, едва увидел».

      Он редко просил и просил только одного. Раз в год Васе приходилось браться за нож. Мужчина долго собирался, рыдая в подушку несколько ночей к ряду, тщательно мыл руки и заходил в загон за новой жертвой.

      Раньше, если ему нужны были деньги, он мог продать козочку. Сердце скрипело, но терпимо. Сейчас все поменялось. За козлятину хорошо платили, гораздо лучше, чем за молоко и шерсть. Совсем без наличности не протянуть даже отшельнику.

      Зато весь следующий год Вася был уверен, что с его подопечными ничего не случится. И плошка свежей крови совсем не цена.

      «Отдай ее мне».

      Голос вырвал Васю из размышлений. Из зеркала на него пялился все тот же урод, что и всегда.

      «Она не испугалась. Не отвернулась. Значит, дело не во мне».

      Мужчина спохватился – слишком надолго он оставил девочку одну. Вернулся в комнату и обнаружил Катю собранной на самом пороге. Вытащив язык от усердия, она завязала последний шнурок. В блюдце остывал чай. Несколько малиновых капель упало на застиранную скатерть.

      Девочка выпрямилась и внимательно посмотрела на пустые руки мужчины. Нахмурила бровки:

      – Телефон не принесли?

      Вася покачал головой.

      «Она что-то подозревает».

      Зачем он только соврал про телефон? Отродясь его не было, да и не ловит здесь никакая связь. Ну не хотелось мокрого зайчонка оставлять мерзнуть на улице одного!

      Катя отступила на шаг. Не сводя с Васи внимательных глаз, потянулась рукой к двери.

      – Можно я пойду? – тихо спросила она.

      – Темно уже.

      – Мне домой надо.

      «Решайся».

      «Решайся»!

      Вася поморщился от эха в голове и вздохнул.

      – Раздевайся.

* * *

      – Соскучился, козлина? – Макс сплюнул, густая слюна повисла на краю кроссовки. – Ну ёпт!

      Частое дыхание парня сбивалось на свист. Пахло кровью и немытым телом, а одежда в темных пятнах насквозь промокла. Он вытер лицо тряпкой, но на бровях и щеке осталось несколько багряных капель.

      – Извини, что надолго одного оставили. Ну ничего, веселье продолжается! – Максим приставил к стене окровавленный колун.

      Вася не слушал. Его голова моталась из стороны в сторону, норовя сорваться с шеи. Раны на лице горели от соленых слез. Рыдания вырывались из его обезображенного рта, меж разбитых зубов, и разлетались далеко за пределы сарая, разбивались о черную стену ночного леса.

      – Ну тише-тише, – Максим обошел привязанного, крепко сжал его голову, чтобы та не дергалась. Наклонился к самому уху. – Ты ведь понял, да? Я их всех нахер порубал. Слышишь? Топором твоим.