Или кормить акул, или быть акулой. Шон Чарт

Мы в него опускались, купались, ныряли, всякие трюки выделывали. Уставая – прислонялись к камням, знаешь, как в настоящем бассейне. Я не знаю, как эти камни так там сложились и сомкнулись в круг, но это так сильно меня впечатлило, что это – мое самое яркое воспоминание о Чечне.

      Я не верил своим ушам, и теперь уже была моя очередь пристально в него всматриваться.

      – Ты с Шатоя?

      – Да. А ты откуда?

      – Я тоже.

      – Как? Ты же говорил про Аргун.

      – Так я был в гостях у дальних родственников.

      – Точно… как твоя фамилия?

      – Берсанов. А твоя?

      – Магомадов.

      То, что мы говорим, что мы с Шатоя, не значит, что мы там родились. Когда человек говорит о своей принадлежности к какому-либо району или селу в Чечне, это чаще всего означает, что оттуда держит корни его род.

      – Все как-то поразительно складывается, не находишь? – спросил я.

      – А вдруг это продолжается твой сон в аэропорту? – пошутил Арби.

      – Я заметил, что в жизни больше сюрпризов, чем во сне. Да и что-то захватывающее, что происходит во снах, всегда обесценивается чем-то менее удивительным, но происходящим в реальности.

      Далее наш разговор плавно завершился, и мы молчали, но при этом я ощущал какое-то странное отсутствие дискомфорта. Меня не смущало наше молчание, оно перестало быть неловким. Казалось, что это просто невозможно в условиях первого и поверхностного знакомства, но тем не менее это было так. Арби чуть опустил спинку кресла назад и закрыл глаза, а я глядел в маленький иллюминатор, транслировавший мне облака, оранжевые от лучистого, расплывшегося в бесформенные вспышки, устремленные в разные стороны, палящего солнца. Лучи вели себя по-разному. Они могли прошивать облака насквозь, расстилая свои расширяющиеся плоскости, а могли расплываться, легко и бережно просвечиваясь через плотную завесу ваты.

      Облака были невероятны. Они походили на застланную чудовищно колоссальным количеством пуха мощеную дорогу, не имеющей видимой границы. Самая что ни на есть небесная дорога. А если бы где-то они прервались, обличив синеву неба, то это была бы мощеная мостовая без перил над кристально чистой водой. Переведя дух, я тоже откинул сидение, вернув себя в объятия сна.

      Меня снова разбудил Арби. Я опять, как ошпаренный, стал оглядываться вокруг.

      – Что бы ты без меня делал? – сдержанно пошутил он, улыбнувшись.

      – Долетели? – я раскрыл глаза с гримасой на губах, и точно смотрелся нелепо.

      – Нет, пока нет. Надо пристегнуться, мы будем снижаться. Нужно помолиться.

      – Да… да.

      Я суетливо завозился по обе стороны своего сидения в поисках ремней, и сомкнул их прежде, чем меня успела попросить об этом подоспевшая стюардесса.

      Самолет стал снижаться и, приблизившись вплотную к земле, тряхнулся от соприкосновения шасси с асфальтом и стремительно сбавлял скорость.

      – Мы дома, – тихо сказал Арби.

      Я кивнул, безмолвный от мурашек, проступивших по всему