Десять писем. Лия Аструм

под глазами.

      – Твой брат совсем двинулся. Параноидальные мысли сведут его с ума.

      Мне совсем не понравилось то, каким пренебрежительным тоном он говорил об Алексе.

      – Мой брат не самый приятный человек, но не думаю, что он страдает подобными расстройствами.

      – Ну, конечно же, – безрадостно усмехнулся Джеймс, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. – Когда ты уже глаза разуешь? Тебе было мало года в клинике? Его месть изрядно затянулась.

      Я удивилась, что он знал про клинику. Но наши семьи были очень близки тогда. А Алекс превратил тот день в серию фильмов ужасов, по разным причинам отправив нас обоих на больничные койки.

      – Никто не заставляет тебя иметь с ним хоть какие-то дела, – раздражалась я. – И вообще, с каких пор ты ходишь в костюме? Что с теннисом?

      В своё время Джеймс отказался от семейного бизнеса в пользу ракетки. После одного громкого скандала с найденными в крови запрещёнными веществами, который его отец не без труда замял, он сильно изменился. У него уже тогда было много побед и целая полка блестящих кубков, но, чтобы прийти к своей цели и получить наивысшую награду в мире большого тенниса – «Большой Шлем», ему нужно было очень сильно постараться.  В последний, проведённый рядом с ним год, он упорно тренировался и отказался от приёма любых вредящих здоровью веществ.

       Вопреки мнению Алекса, Джеймс никогда не был законченным наркоманом. Его амбиции и огромное желание построить карьеру в мировом спорте превысили потребность ощутить эфемерное счастье от действия идеально выложенной белой дорожки. Но тем не менее, это совсем не мешало ему продолжать доставать мне кокаин и без зазрения совести трахать.

      – Я был слишком молод. – На лице бывшего мелькнула эмоция, которую я не смогла распознать. – И считал, что теннис – единственное, чем я хочу заниматься. С годами всё изменилось.

      Молодой официант в режущем глаза ярко-жёлтом фартуке подошёл к нашему столу с подносом, и пока он расставлял между нами тарелки, я дотошно сканировала Джеймса взглядом, будто хотела просветить его насквозь и увидеть выделенные красным его фальшивые слова. Было какое-то сосущее неприятное чувство, словно он не был с мной до конца откровенен.

      – Ты больше не принимаешь? – неожиданно спросил он, когда мы остались одни.

      Вилка с намотанными на зубчиках спагетти, так и зависла возле моего рта.

      – Ты это серьёзно? – опешила я.  – Конечно, нет.

      Он с лёгкой улыбкой смотрел на меня.

      – Подожди, а ты что, до сих пор? – повысила я голос, и сидящая за соседним столиком парочка повернулась в нашу сторону.

      – Ничего серьёзного, –  махнул он рукой. – Немного побаловался на выходных.

      Значит, мне не показалось, и он действительно был в тот день под кайфом.

      – Джеймс, ты, должно быть, шутишь? – Я отложила вилку в сторону, напрочь забыв про мучающий меня с самого утра голод. – Разве моя личная деградация – недостаточный для тебя