Энн и ботинок Гудмена. Алисия Кохел

не было, – ответил Отто.

      – Зачем тогда прибежал?

      – А ты?

      – Ну очевидно, чтобы накрыть шалаш от дождя.

      – А как же твоя шкатулка с историями? – спросил он.

      – Эм, да, я как-то не подумала о них.

      – Могли испортиться, поэтому я и побежал. Шалаш рано или поздно бы высох, хотя просыхало бы всё довольно долго, поэтому это очень умно с твоей стороны – закрыть его тентом для сена, а вот истории и шкатулка могли бы испортиться вконец. – Он засунул кусок пирога в рот и стал медленно жевать.

      Энн обратила внимание на его выразительные скулы и остальные черты лица… «Такие драматичные, настолько выразительные, что мама отметила бы, что ему стоило бы позировать для портера». Ещё влажные от дождя чёрные словно уголь ресницы, красивой дугой обрамляющие зелёные глаза, в которых изредка словно загорался огонёк в моменты, когда Отто смеялся или был полностью чем-то увлечён, но в остальное время выражавшие покой и реши-тельность, волосы цвета воронова крыла, лицо белое, но сейчас раскрасневшееся от жара камина, Энн также не могла не отметить широкие чёрные брови. И вдруг для себя поняла, что Отто ведь настоящий красавец. Как же это ускользнуло от неё в первые встречи? Помимо его красоты, Энн почувствовала силу, которой он обладал, но силу, которая так необычно шла рука об руку с мягкостью. Такая сила не пугала, но поражала, ведь она покоилась в простом мальчике. Мальчике? Нет, юноше. Энн весьма удивило, что юноша, имени которого она не знала до сих пор, с приходом дождя подумал не столько о своём шалаше, сколько о её историях. «Он такой добрый, во взгляде есть что-то, что я никак не могу уловить, но он чистый, просто иначе чистый, чем у обыкновенного доброго мальчика. Да, он совсем не обыкновенный мальчик. У него нет семьи, он из приюта. Но у Отто есть доброта и чистое сердце, которые он сохранил, несмотря на печальную судьбу. И всё это делает его непохожим на тех других мальчиков – детей друзей моих родителей. Те избалованные и чаще ведут себя как болваны, а книги и в глаза не видели, не то что в руках не держали. Может, Отто и правда понравились мои истории? Нет, дело не в этом, он просто очень добрый. Люди, с которыми никто не добр, лучше остальных понимают, как важно проявлять доброту заслуженно и незаслуженно».

      – И всё же, почему ты побеспокоился о них? Ведь в том-то и дело, это мои истории, моя шкатулка, не мне ли стоило бежать за ними?

      – На твоём месте мне было бы неприятно обнаружить, что то, что я сам создал, вдруг испортилось под дождём и не подлежало восстановлению. Писатели – очень чувствительные натуры. Твоё сердце разбилось бы, увидь ты листы бумаги с размазанными чернилами. И вообще, разве ты не желаешь, чтобы больше людей смогло их прочесть? Я лишь твой первый читатель, хоть и нежеланный.

      – Эм, не думала ещё о том, чтобы их кому-то показать. И раз ты не книжный дилетант, то вполне можешь быть моим читателем. Но только до тех пор, пока твоя критика будет оставаться конструктивной. И если я её не спрашиваю, то и не нужно мне её предлагать.

      – Это меня вполне устраивает, – посмеялся Отто.

      Дождь