Ф. А. Абрамов. Сборник. Федор Абрамов

только и помнила: раскрытое гумно, ворох зерна… Целую неделю жила она в ожидании неминуемой беды. По ночам просыпалась, прислушивалась. Дрогнет стекло в раме, а ей уж чудятся шаги. С детишками не раз в уме прощалась… Только на днях немного отпустило, когда на дороге столкнулась с Анфисой. Та поздоровалась, виду не подала да еще сказала: «Зайди к кладовщице, ржи вам выписано».

      Но сын – как воды в рот набрал.

      Под первое сентября Анна, разобравшись со стиркой, несмело напомнила:

      – В школу скоро…

      – Не выдумывай – у пня мое ученье, – буркнул Мишка и так посмотрел на мать, что та, совсем растерявшись, закивала головой:

      – Ну, ну, ладно…

      Лизка теперь все чаще пугала непослушных братьев Мишкой, и те, заслышав на крыльце тяжелые шаги возвращающегося с работы брата, разом стихали.

      За спиной настойчиво забарабанили в окошко. Кого еще леший несет? Пожрать не дают… Мишка, злясь, начал разматывать веревочку, затем, придерживая рукой, приоткрыл старую, перекосившуюся раму. В избу ворвался шум дождя, ветра, пахнýло осенней сыростью.

      Из темноты вынырнула мокрая голова запыхавшегося Малышни:

      – Анна Гавриловна! Михайло Иванович! Новости-то какие!

      – Новости? – вскочила с табуретки Анна. Мишка почувствовал, как гулко и отчаянно колотится сердце у матери, привалившейся к его плечу.

      – Из военкомата звонили… Пущай, говорят, Анна Пряслина придет…

      – Зачем? – глухо, весь напрягаясь, спросил Мишка.

      Митенька схватился руками за голову:

      – А я и не дослушал… как учуял, тебя вызывают, Гавриловна, – думаю, вести какие об Иване Кирилловиче…

      – Ох, кабы так! – горячо взмолилась Анна.

      Мишка, не помня себя, схватил руку матери, крепко сжал.

      – На войне чего не бывает, Гавриловна, – ободряюще говорил Малышня. – Вон в Лушакове тоже похоронная пришла. Слыхали Петра Порохина? А ровно через полгода телеграмма: домой еду…

      Анна, не слушая дальше, кинулась к порогу, застучала сапогами, Мишка захлопнул раму, подбежал к матери.

      – Ты что… в район? – спросил он шепотом.

      Мать, нагнувшись, торопливо навертывала портянки.

      – С ума сошла… дождь… темень… Подожди до утра, а то давай я схожу…

      – Ох, Миша, Миша… Да кабы жив отец… Да я бы не знаю… На коленях до Москвы доползла…

      На улице, едва они переступили порог ворот, в лицо им хлестнул ветер, дождь. Темень, хоть глаз выколи. Анна не успела и шагу шагнуть от крыльца, как попала в лужу.

      – Подожди до утра, – снова стал упрашивать Мишка.

      – Нет, нет, что ты!.. А ты иди – спи ложись. Утром для ребят картошки чугун свари, а корову Семеновну попроси подоить. Травы на утро хватит, а на вечер отавы принесешь.

      Мишка выслушал наставления матери, постоял, пока она выходила с заулка, потом вдруг бросился на крыльцо, воткнул кол в кольцо ворот и побежал следом.

      – Я тебя хоть до большой дороги провожу, – сказал он, догоняя ее.

      – Что ты, Миша! Зачем тебе