Деревянное яблоко свободы. Владимир Войнович

ночью всегда темно бывает.

      – Ночью? – я потряс головой. – Стало быть, сейчас одиннадцать ночи?

      – Ну?

      – Так бы сразу и сказал, – проворчал я и с удовольствием завалился опять на постель. Семен не уходил.

      – Ну, чего стоишь? – спросил я.

      – Тут, барин, мальчик приходил, записку вам оставил.

      – Завтра, – сказал я, но тут же передумал. – Ладно, давай.

      Семен вышел и тут же вернулся с запиской, подал ее мне и поднес свечу. Я раскрыл записку и увидел английский текст, который спросонья не мог разобрать. «Черт бы подрал этих англоманов, – думал я. – Как будто нельзя написать то, что хочешь, просто по-русски».

      – Семен, – сказал я, окончательно проснувшись, – подай-ка словарь. Вон там на полке синяя книжка.

      Со словарем я начал кое-как разбираться: «Дорогой друг, если вам позволит время, я буду рада видеть вас между пятью и семью часами вечера. Нам надо о многом поговорить. Я надеюсь, вы светский человек (man of the world, буквально – „человек мира“) и не обидите отказом старую женщину».

      Моей надежде на то, что все обойдется само по себе, видимо, не суждено было сбыться.

      Я отпустил Семена, разделся и вскоре снова уснул.

      Точно в назначенное время я был у Клемишевых. Швейцар сказал, что барыня у себя наверху и ждет меня. Я поднялся. Старуха сидела у окна с вязаньем. Она подала мне руку для поцелуя в своей обычной грубой манере, как подают руку лакеям.

      – Take a seat, please [4], – сказала она, кивком головы указав на кресло напротив. – Что нового?

      Я пожал плечами:

      – Да нового, пожалуй, ничего, не считая того, что надворный советник Барабанов побил вчера стекла в трактире «Соловей» и сидит теперь в полицейском участке.

      – Я про это слышала, – сказала старуха. – Что ж, он был пьян или просто так?

      – Был пьян и просто так.

      – Друг мой, – сказала она с подъемом. – Ты, я надеюсь, догадываешься, зачем я просила тебя прийти?

      – Очень смутно.

      – А я думала, у тебя есть более ясное представление об сем предмете. Однако же мне все-таки придется тебе сказать все, хотя разговор этот я не могу считать для себя особо приятным. Все дело в том, милостивый государь, что тема уж больно щекотлива.

      «Уж для тебя-то щекотливых тем не бывает», – подумал я про себя. Однако вслух сказал:

      – Я слушаю вас внимательно, Авдотья Семеновна.

      – Да что слушать-то! – неожиданно взорвалась она. – Ты сам на себя посмотри. Как ты себя ведешь? Что люди вокруг говорят? Это ж один срам!

      – Да в чем дело-то, Авдотья Семеновна? – пытался я возразить.

      – А то ты не понимаешь, в чем дело. Ох, ох, – передразнила она меня. – Экий несмышленыш! Коли не понимаешь, так я тебе объясню. Когда молодой человек ходит к молодой и приличной барышне с приличной репутацией и просиживает у нее целыми днями и вечерами более года подряд, то, естественно, разные люди делают одни и те же предположения, ну и в общем… ты сам понимаешь… Мы с Иваном Пантелеевичем

4

Присядьте, прошу вас (англ.).