Деревянное яблоко свободы. Владимир Войнович

сердит.

      – Ну, если у вас какое спешное дело… – сказал я. – А то бы погостили. Вы меня ничуть не стесняете и можете располагать моим домом сколько угодно.

      – Да нет уж, спасибо! – пробормотал старик.

      – Николай Александрович, – сказал я взволнованно. – По вашему тону я чувствую какую-то невысказанную обиду. Видит бог, что никогда ни в чем, питая к вам самые лучшие чувства, я не хотел вас обидеть. А ежели я, не зная того, поступил как-то оскорбительно по отношению к вашему самолюбию или вашей чести, то между интеллигентными людьми есть простая возможность объясниться и устранить недоразумение, коли таковое могло возникнуть.

      – Никакого недоразумения нет, – сказал старик, уминая коленом огромный тюк. – Я очень благодарен вам за приют, однако в гостях хорошо, а дома лучше. Так что не обессудьте. – Он подобрал концы двух веревок и стянул узлом.

      Оставив Николая Александровича, я побежал наверх и застал Веру уже одетой. Она была грустна и, кажется, недавно плакала.

      – Вера Николаевна, – спросил я ее, – я все же не понимаю, что произошло. Ваш отъезд скорее напоминает бегство.

      – Я сама ничего не понимаю, Алексей Викторович, – сказала она со вздохом. – Я сидела дома, читала, когда пришел папенька и сказал, чтобы я быстро собиралась, лошади ждут у подъезда. Я спросила, почему мы уезжаем так быстро. Он сказал: «Так нужно». И больше ни слова. Я знаю, что спрашивать его бесполезно, и не стала.

      – И вы действительно не догадываетесь о причине?

      Она вдруг смутилась и опустила голову.

      – Догадываюсь, – тихо сказала она.

      – Так в чем же дело?

      Вера кинула на меня быстрый взгляд исподлобья.

      – Вы сами знаете, – сказала она, краснея, и вдруг вздохнула.

      На пороге стоял Николай Александрович.

      – Ты готова? – спросил он у дочери.

      – Готова, – тихо сказала она.

      – Тогда спускайся, мне надо переговорить с Алексеем Викторовичем.

      Вера вышла. Николай Александрович подождал, покуда она спустится вниз, и прикрыл дверь.

      – Алексей Викторович, – несколько волнуясь, сказал он. – Мы с Верой уезжаем. Причиной нашего быстрого отъезда являетесь вы. Я сперва не хотел вам говорить, но не в моих правилах держать камень за пазухой. До меня дошло, что вы распространяете слух о том, что я якобы уговаривал вас жениться на моей дочери, обещав за ней какие-то миллионы. Подождите, не перебивайте меня. Должен вам сказать, что как отец я был бы рад Вериному счастью и, безусловно, не обидел бы ее по части приданого, но торговать своей дочерью на аукционе – кто больше даст, – извините великодушно, я не намерен. Мои понятия о чести человека и дворянина…

      – Господи, Николай Александрович! – сказал я. – И охота вам обращать внимание на всякие сплетни.

      – Сплетни? – удивился он. – Вы можете дать мне слово, что не говорили Авдотье Семеновне Клемишевой о том, что будто бы я обещал дать за Верой больше, чем шестьдесят тысяч…

      – Николай Александрович! – закричал я, сгорая от стыда. – Вы же умный человек! Неужели вы не понимаете,