Пьющие чудо. Кирилл Князев

всё равно вернётся к жизни. Мы не можем умереть, стало быть, не можем и поверить в реальность.

      Данил отмахивается, как от назойливой мухи:

      – Ерунду городишь. Канва реальна.

      – Для абсолютников, Дан. Это мы с тобой, можно сказать, развлеклись. Играли в приключенцев, зашли в чужой дом, унесли золото… почти унесли. Для них это самая настоящая трагедия. Им некуда отступать. Им в затылок дышит смерть.

      – Что ж ты предлагаешь? – справедливо вопрошает Данил. – Никуда больше не ходить?

      – Не я завёл разговор. Я пойду красть чужое Чудо. Потому что мне хочется жить, причём сыто. И мне дела нет до абсолютников. С предателями, перебежчиками, не может быть диалога. Так думаю не я один. Потому фрики не идут на мир.

      Данил молча кивает.

      Вообще, здесь я не совсем прав. Чтобы идти на мировую, нужно, для начала, объявить войну. А её, как таковой, нет. Всё очень просто: племя занимает землю подле источника силы, живёт на ней. И убивает всякого, кто пересекает границу. Не смотрят на то, иллюзорщик ты или нет. Общаться с фриками по-настоящему, «за жизнь», мне ещё не доводилось. Но, думается, что для них мы не более чем враждебная среда.

      В любом случае, за всю историю пребывания человека в Канве, не было ни одного штурма столицы.

      Не знаю, что творится в уродливых головах абсолютников. Но для нас они больше чем окружение. Это – символ позора.

      Абсолютники не строят городов. Абсолютникам наплевать на Землю. Они живут, подобно зверям, диким, опасным. Придумывают собственный язык, строят жалкое подобие культуры. А потом спокойно убивают нас, бывших братьев.

      Конечно, не все иллюзорщики – агнцы Божьи. Но, в целом, мы дружный народ.

      Может быть, наше мини-общество и смогло бы принять отступников. Но они сами не хотят принимать нас. Не знаю, почему. Наверное, никто не знает. Это незнание порождает страх, а он, в свою очередь, ненависть.

      Мы называем их предателями. Не совсем справедливо. Не все попадают к фрикам по доброй воле. Но… остаются. И перестают называть себя людьми. Это, наверное, самое страшное в абсолютнике. Человек, переставший им быть.

      Мы останавливаемся возле приоткрытых створок северных ворот. Наверху, облокотившись на перила, скучают ополченцы. Вот уж у кого работа – хуже не придумаешь. Три дня проводить на одном и том же месте. С перерывами на выходные, конечно.

      Так уж заведено, что стражей порядка не любит никто. Хотя делом, вроде, занимаются. Ловят воров, секут их плетьми на площади – опять же, развлечение для городских. Или помогают тушить пожары, которые здесь не редкость. Принимают наводки на «беспредельщиков», чтобы, при случае, не пустить в город.

      И только за одну обязанность, сбор проходного налога – они заслужили общую ненависть.

      Волей-неволей приходится таскать с собой мелочь. Иначе прогонят взашей. Ещё и по морде надавать могут.

      – Запаздывают наши друзья, – вздыхаю.

      – Угу, – кивает Данил. – Надо дрессировать в них пунктуальность.

      Нашему негодованию есть причина: за то время, пока Дан выбирал обновки,