Тихий омут. Марика Полански

и прикрыла дверь. На долю секунды показалось, что Ларанский сам смущён своим внезапным визитом.

      – А для тебя когда-то имело значение, помешал ты или нет? – брюзгливо заметила я.

      – В общем-то, нет, – Дан по-хозяйски окинул взглядом номер и сел в кресло напротив камина. – А почему любовник прячется в комоде?

      – Шкаф – это слишком предсказуемо. Кофе и чашки на полочке, вода в чайнике, конфеты на столе. Располагайся. А мне надо закончить с перевязкой.

      Из приоткрытой двери я слышала, как зловеще зашипела кофеварка, словно недовольная тем, что потревожили её покой. На барную стойку с клацаньем опустились чашки, а вслед за ними зазвенели ложки: Дан готовил кофе не только для себя.

      Я сосредоточилась на повязке. В голове заметались беспорядочные мысли, но ни одна из них сейчас не относилась ни к нападению, ни к пропавшим цветам, ни к воплям из коридора.

      К своему вящему удивлению, я поняла, что у меня дрожат пальцы. Тишина напрягала и раздражало одновременно. Хотелось говорить о чём угодно. Главное, не молчать.

      – Я так понимаю, что опрос гостей и персонала уже закончился? – наконец спросила я.

      Дан появился на пороге ванной комнаты. Он облокотился плечом на дверной косяк, меланхолично размешивая ложкой сахар. Воздух наполнил терпкий аромат кофе.

      – Эминеску ещё опрашивает персонал. Что ты делаешь?

      – Пытаюсь отодрать повязку, – я фыркнула и перевела взгляд с Ларанского на своё отражение в зеркале. – У меня складывается впечатление, что производители мажут эти повязки суперклеем!

      Дан усмехнулся и поставил чашку на столик между антисептиком и ранозаживляющим кремом. Потом взял в полочки полотенце для рук и сунул его под струю тёплой воды.

      – На вот, приложи к повязке и не мучайся, – он протянул мне мокрое полотенце.

      Раздражённую кожу защипало от воды.

      – Врачи сказали, что рану нельзя мочить, – соврала я, чувствуя досаду из-за собственной недогадливости.

      Тёплые капли стекали по коже, оставляя тёмные влажные разводы на халате, под которым почти ничего не было. С опозданием я вдруг осознала, какая недвусмысленная интимная сцена получается, но предпочла сделать вид, что ничего особенного не происходит. В конце концов, Дан припёрся без приглашения и оставалось надеяться, что ему хватит такта и сознательности не распускать руки.

      – Не всё из того, что говорят врачи, можно применить на практике, – негромко произнёс Ларанский. Плавным движением он скользнул за спину. Губы ласково коснулись мочки уха, отчего по телу пробежала сладкая дрожь.

      Дан осторожно развернул к себе лицом. Я как заворожённая смотрела в разноцветные потемневшие глаза и вдруг подумала, что невероятно соскучилась по нему.

      Поцелуй оказался настолько нежным, что я зажмурилась от удовольствия. Господи, а ведь я уже практически забыла, как он пахнет кофе, парфюмом и чем-то ещё – терпким и до боли родным.

      Полотенце выскользнуло из ослабевших пальцев.

      – Я тоже