В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков. Самарий Израилевич Великовский

оборванные нити

      Далеких радостных и горестных событий,

      Прошедших благ и зол.

      Когда-то в этот час кюре после вечерни,

      Сказав нам о добре и о житейской скверне,

      На хоры нас повел.

      Светильник масляный и восковые свечи

      Бросали желтый свет на строгий лик Предтечи,

      На Девы нежный лик.

      Наш старенький кюре, приблизясь к аналою,

      Весь желто-восковой, как колос под косою,

      Главой своей поник.

      Кто мог противиться внушенным нам понятьям?

      Кто пред желтеющим в церковной мгле распятьем

      Не преклонял колен?

      Кто усомниться мог, вперяя взоры снова

      В страницы желтые Евангелья святого,

      Что все земное – тлен?

      …………………………………………………

      Стемнело… Голоса былого замолчали…

      Спускаюсь, и – туда, где тонут все печали:

      В людской водоворот.

      Полны все кабачки. Толкучка, шум нестройный;

      Калека под хмельком куплет малопристойный

      Простуженно орет.

      Бранятся, шутят, пьют – резвятся на свободе;

      Целуют, тискают при всем честном народе

      Подвыпивших подруг.

      И, сытый зрелищем житейской карусели,

      Я дома до утра ворочаюсь в постели

      Под выкрики пьянчуг.

«Желтые лучи». Перевод М. Донского

      Вопреки слезам «мировой скорби», частенько застилающим взор горемыки из парижского предместья, подобные наблюдательные наброски у Сент-Бёва «исполнены свежести и чистоты» (Пушкин). Далеко не сразу это лирическое открытие города было в самой Франции распознано, принято и освоено – понадобилась благодарно-прозорливая по хвала Бодлера, чтобы наследие Сент-Бёва-стихотворца[7] не оказалось забыто. И если в звучном хоре тогдашних французских певцов голос одного из скромных poetaeminores все же не затерялся, то как раз оттого, что был глуховатым, слегка надтреснутым, с хрипотцой.

      Второй призыв

      Огюст Барбье, Алоизий Бертран, Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Жерар де Нерваль

      Пополнение молодых новобранцев, вступивших под романтические знамена в самый канун и сразу после революции 1830 года, когда первые внушительные победы над ложноклассическим рутинерством во Франции были уже одержаны, естественно, чувствовало себя гораздо раскован нее своих старших товарищей и перед сводом дедовских правил в поэтике, и перед охранительной благонамеренностью.

      Выходцу из этого младшего поколения, Огюсту Барбье (1805–1882), обязана своим рождением открыто злободневная гражданская лирика[8] французского романтизма, дотоле лишь проклевывавшаяся от случая к случаю. Дата появления на свет этого пылкого обличительного витийства устанавливается совершенно точно – конец лета 1830 г., когда появился «Собачий пир» Барбье, громовый отклик на недавнее трехдневное восстание парижан и последовав

7

В переводах на русский язык Инны Шафаренко оно представлено в кн.: Сент-Бёв Ш. Жизнь, стихотворения и мысли Жозефа Делорма. Л., 1986.

8

О ее истории с конца XVIII до середины XX в. дает представление книга переводов Павла Антокольского «Два века поэзии Франции». М., 1976.