В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков. Самарий Израилевич Великовский

логовам рвалась волна другая,

      И птицы падали в валы, изнемогая.

      Сквозь воды рвущейся во все концы волны

      Мелькали города, казалось, что видны

      Верхушки крыш, дворцов уродливые стены,

      Соборов купола средь зыбкой белой пены.

      ………………………………………………

      Виктор Гюго. Рисунок Натана Альтмана. 1961

      Последний огонек был гребнем вод покрыт.

      Ни дня, ни ночи нет. Есть только плач навзрыд

      Да темень. Не давал восток рассвету хода,

      Казалось, сожрала пучина свет восхода.

      С небес, раскрывшихся пучиною без дна,

      Исчезли без следа и солнце, и луна.

      Из необъятности, из этой черной пасти

      Полил свирепый дождь и выползло ненастье.

      Гроза и вихрь свились и бросились в разгул.

      Из глуби слышались, перекрывая гул,

      Вселенским ужасом наполненные крики.

      Вдруг замолчало все. Смирился ветер дикий.

      Над горной кручею, не устремляясь вниз,

      Восстал огромный вал и в небесах повис.

      Закон стихии тверд – усильем небывалым

      Последнего орла накрыть последним валом.

      Конец. Вселенная наказана, и вот

      Незыблемая мгла легла на лоно вод.

      Молчание царит в пустом и мрачном мире.

      Земля, шар водяной среди небесной шири,

      Беззвучна и темна, бездвижна и гола,

      Огромною слезой во мраке поплыла.

«Конец Сатаны». Перевод В. Орла

      Долголетнее кипучее реформаторство Гюго сказалось в раскрепощении едва ли не всех отраслей писательской работы от окостенелых установок. Решительнее, чем кто бы то ни было из его круга, ломал он привычные перегородки между жанрами, понуждавшие прибегать к заштампованным раз и навсегда условностям-«поэтизмам», освежал свой слог токами обиходного языка. И в этой перестройке, как и в своих вольнолюбивых убеждениях, Гюго по праву считал себя достойным проводником освободительных заветов революции конца XVIII в., отважившимся «на дряхлый наш словарь колпак надвинуть красный».

      Нет слов-сенаторов и слов-плебеев! Грязь

      На дне чернильницы я возмутил, смеясь.

      Да, белый рой идей смешал я, дерзновенный,

      С толпою черных слов, забитой и смиренной,

      Затем что в языке такого слова нет,

      Откуда б не могла идея лить свой свет.

      ………………………………………………

      Я взял Бастилию, где рифмы изнывали,

      И более того, я кандалы сорвал

      С порабощенных слов, отверженных созвал

      И вывел их из тьмы, чтоб засиял их разум.

      Я перебил хребты ползучим перифразам.

      Угрюмый алфавит, сей новый Вавилон,

      Был ниспровергнут мной, разрушен и сметен.

      Мне было ведомо, что я, боец суровый,

      Освобождаю мысль, освобождая слово.

«Ответ на обвинение». Перевод Э. Линецкой