Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

быстро возразил он.

      – Если мать за хлебом пошлёт, – сказал я. – Слушай, чего ты вообще хочешь?

      Гриша растерялся.

      – Вот… Мухтара покормил… – как всегда невпопад, ответил он.

      – Молодец, – сказал я. – Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!

      – Я объясню, – сказал Гриша. – Можно?

      – Валяй, – хмуро разрешил я.

      Глаза б мои на него не глядели! Дома – Гриша, на работе – Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и, что попросишь, всё сделает…

      – Скажи, пожалуйста, – начал Гриша, – есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?

      – Нет такого наказания, – сердито сказал я. – Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.

      – Ну вот, – обрадовался Гриша. – Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?

      – Не представляю, – сказал я. – У него за год все мышцы отомрут.

      – Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?

      – В камере? – уточнил я.

      – В камере! – подтвердил Гриша. – Ему достаточно этой свободы!..

      И такие вот разговоры – каждый день.

      Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно – через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живёт? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди – так и жизни не хватит.

      – А кого ты искать собрался, Гриша?

      – Я?.. Никого… Я – так… из любопытства…

      Да о чём говорить – одна та история с «Витязем» чего стоит!.. Рассказал Сталевару – тот вылупил на меня совиные свои глаза и радостно предположил: «Так они ж это… коктейли-то, видать, на сырой воде разводят… А Гриньке, стало быть, только кипячёную можно. Вот он и окосел…» Но шутки шутками, а Гриша-то ведь и впрямь трезвенником оказался! То есть вообще ни-ни. Ни капли…

      Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то мне в их беседе показалось странным. Мать молчала, говорил один Гриша. Я вслушался.

      – …а жители той планеты, – печально излагал наш особо опасный кваpтиpант, – понятия об этом не имели. Вообще считалось, что это варварская, зашедшая в тупик цивилизация…

      И что самое удивительное – вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чём-то самом обыкновенном.

      – …он знал, что на этой планете ему не выжить, да он и не хотел… Собственно, это был даже не побег, а скорее форма самоубийства…

      Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату. Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза –