Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе. Кормак Маккарти

у костров стояли почерневшие ребра, от которых валил пар, шла схватка за место у углей, куда все ломились с кусками мяса, нанизанными на обструганные палочки, слышались бряканье фляг и беспрестанные подначки. И был сон той ночью на холодных равнинах чужой страны: сорок шесть человек, закутавшихся в одеяла, те же звезды над головой, и волки вроде бы так же завывают в прерии, но все вокруг – какое-то другое, необычное.

      Каждый день они собирались и выступали затемно, до рассвета, огня не разводили и ели холодное мясо с галетами. Взошло солнце и осветило их уже вымотавшуюся за шесть дней пути колонну. В их одежде было мало общего, а в шляпах – и того меньше. Маленькие пестрые мустанги шли неровно и яростно, а над дном фургона с запасами дичи вечно роились злобные полчища мух. Пыль, что поднимал отряд, быстро рассеивалась и исчезала в громадности этих безграничных просторов, и видна была лишь пыль, поднимаемая жалким маркитантом, который следовал за ними незаметными переходами; его тощая лошадь и небогатая повозка не оставляли следов на этой земле, как и на любой другой. У тысяч костров в стальной голубизне сумерек развернет свою лавку этот торгаш с жуликоватой ухмылкой, готовый идти за солдатами во время любой кампании и выискивать людей в каждой дыре, в таких именно выбеленных солнцем местах, где они пытаются укрыться от Бога. В тот день заболели двое, один умер еще до темноты. Наутро его место был готов занять еще один. Обоих положили в фургоне с припасами между мешками с бобами, рисом и кофе, завесив одеялами от солнца; так они и ехали под грохот и скрип колес. От безумной тряски мясо чуть не сходило у них с костей, и они кричали, умоляя их бросить, а потом умерли. В темноте раннего утра им вырыли могилы лопатками антилоп, завалили сверху камнями, и отряд двинулся дальше.

      От солнца на востоке потянулись слабые полоски света, потом небо окрасилось кровавым колером, который сочился, разливаясь неожиданными вспышками все дальше по земной тверди, и вот на краю творения, там, где сливались воедино небо и земля, из ниоткуда головкой огромного красного фаллоса показалась верхушка солнца, и оно поднималось все выше, пока не вышло из-за невидимого края и не припало к земле за их спинами, подрагивающее и зловещее. Словно прочерченные карандашом, по песку протянулись тени мельчайших камешков, а удлиненные фигуры людей и лошадей стелились впереди прядями ночи, из которой они только что выехали, словно щупальца, не желающие отпускать их, пока снова не опустится мрак. Опущенные головы, скрытые под шляпами лица – они ехали, точно сонное войско на марше. До полудня умер еще один, его вытащили из фургона, где он замарал мешки, среди которых лежал, похоронили и снова отправились в путь.

      Теперь за ними увязались волки, большие белесые lobos[35] с желтыми глазами, они рысили у самых ног и наблюдали за людьми во время полуденного привала, сидя неподалеку в мерцании зноя. Потом снова приходили в движение. Прыгали, крались, рысили, опустив длинные носы к земле. Вечером их глаза ерзали и

35

Волки (исп.).