Сотворение мира. Елена Крюкова

вечность зимнюю согрела.

      Матерь мира

      Дымы, пожарища, хрипение солдат,

      И крики: «Пить!…» – из-под развалин…

      И Время не закрутится назад,

      В молочный сумрак детских спален.

      Мир обнаженный в прорези окна.

      Меж ребер пули плачут и хохочут.

      Так вот какая ты, сужденная война,

      Багряный Марс, полночный красный кочет!

      Летят твои кровавые лучи

      В ключицы и ложбины, в подреберья

      Дворов и подворотен, и ключи

      Лежат под ветром выбитою дверью…

      В проеме – я.

      В виду застрех и слег,

      Охваченных полынным, черным дымом,

      Еще не зверь, уже не человек,

      Кричу: отдай! Отдай моих любимых!

      Из чрева моего пошли они

      В казенный мир, брезентом, порохом пропахший, —

      Отдай их, Бог! Мои сыны они!

      И бледный лейтенант, и зэк пропащий!

      Я – баба. Этот свет я не спасла.

      Любила мужика… детей рожала…

      Дай, Бог, мне, дай широких два крыла,

      Чтоб на крылах сынов я удержала!

      Хоть двух спасти – а там прости-прощай.

      Я улечу на Марс кроваво-красный.

      Пусть рушится земной солдатский Рай.

      Пусть далеко внизу собачий лай.

      Еще восстанет жизнь… прекрасной…

      Держитесь, мальчики! Среди планетных зим,

      Средь астероидов, кометных копий

      Заплачем мы над нищим и больным,

      Океанийским, зверьим и степным,

      Военным, княжеским, холопьим…

      И, мать, рукою сыну укажу:

      – Там – Родина:

      Междуусобной розни…

      И мелко, страшно, сердцем, кожей задрожу,

      И лютый Космос в кулаках я еле удержу

      Двумя колосьями – черно-искристый, грозный.

      Ковчег

      Затерян в копях снеговых, в ладонях мира ледяного,

      Один – нет никого в живых, лишь ветер приговор суровый

      Читает, – он плывет один, он срубовой, и бревна толсты,

      И сам себе он господин, и шепчут на морозе звезды:

      «Гляди-ка, дом!…» Земля мертва. Пуста, что ледяная плошка.

      А в доме том свинья жива, собака лает, плачет кошка.

      А в доме том седой старик, усатый, сморщенный и лысый,

      Богатство зрит: вот белка – прыг, вот зайцы, овцы, гуси, крысы,

      Вот волк с волчицею, павлин, чета волов, стрекозы, козы, —

      А дом плывет в ночи, один, и на морозе звезды – слезы…

      Старик по пальцам перечтет змей пестрых и жуков заморских;

      У ног его, урча, уснет толпа седых котов ангорских…

      Старик заохает, кряхтя и шерсть линючую сбивая

      С фуфайки: сын Лисы – дитя, сын Кобры – хитрость огневая!…

      А там, дай Господи, пойдут роды, и семьи возродятся,

      И звезды новые сверкнут на пятках скачущего Зайца,

      И род Оленя, род Совы, род Волка, род Орла Степного

      Из мерзлой снеговой травы, горя глазами, вспыхнут снова!

      И гладит, гладит их старик – своих, спасенных им, зверяток:

      Эх, звери, мир вчера возник,