Сотворение мира. Елена Крюкова

руки друг другу – вы,

      Убивающие в упор.

      Возлюбите крепко друг друга вы —

      Богомаз, офицер и вор!

      Я пророчу так: лишь Любовь спасет.

      Чтобы мир не пошел ко дну,

      Чтобы не обратился в Потопный плот —

      Возлюби, Единый, Одну!

      Мы погибнем, чтобы родиться вновь.

      Мы себя под топор кладем,

      Чтобы так засверкала в ночи – Любовь:

      Проливным, грозовым огнем!

      О, заплачьте вы надо мной навзрыд.

      Я – Пророк. Мой недолог век.

      А сейчас – Колесница моя горит,

      Кони бьют копытами снег.

      И, доколе не взмыл от вас в небеса,

      Под серебряный вой пурги,

      Говорю: распахните настежь глаза,

      Хоть глаз выколи, хоть – ни зги.

      И прозрите – все. И прозрейте – все.

      И прощайте… – мой вышел срок… —

      Спица огненная в живом Колесе,

      Рыжеусый Илья-Пророк.

      Иов

      Ты все забрал.

      И дом и скот.

      Детей любимых.

      Жен полночных.

      О, я забыл, что все пройдет,

      Что нет великих царств бессрочных.

      Но Ты напомнил!

      И рыдал

      Я на узлах, над коркой хлеба:

      Вот скальпель рельса, и вокзал,

      Молочно-ледяное небо.

      Все умерли…

      Меня возьми!

      И голос грянул ниоткуда:

      – Скитайся, плачь, ложись костьми,

      Но веруй в чудо,

      Веруй в чудо.

      Аз есмь!…

      И ты, мой Иов, днесь

      Живи. В своей России. Здесь.

      Скрипи – на милостыню старцев,

      Молясь… Все можно перенесть.

      Безо всего – в миру остаться.

      Но веруй!

      Ты без веры – прах.

      Нет на земле твоих любимых.

      Так, наша встреча – в небесах,

      И за спиною – два незримых

      Крыла!…

      Вокзал. Немая мгла.

      Путь на табло?… – никто не знает.

      Звеня монистами, прошла

      Цыганка. Хохот отлетает

      Прочь от буфетного стола,

      Где на стаканах грязь играет.

      И волчья песня из угла:

      Старик

      О Будущем рыдает.

      Пир Валтасара

      Содвинулись медные круглые чаши

      Над бедным, в газетах, столом.

      Вот гулкое, куцее счастие наше —

      Общага, наш временный дом.

      Общага, и кружево пены, бутыли,

      Селедка на рвани бумаг —

      И, юные, мы среди песни застыли,

      Друг друга почуяв впотьмах.

      Какие там юные!… – Грудь моя сыном

      В те годы отпита была…

      И двум сыновьям во квартирных теснинах

      Мерцали твои зеркала…

      Какие там свежие!… – Галочьи лапы

      Морщин, недоступных глазам,

      И – вниз по годам, по соленому трапу,

      Не ведая, что ахнет там…

      Подобно то было небесному свету.

      Тугое мужское лицо

      Катилось в меня искрометной планетой,

      Огнями сжималось