Устриц едят живыми. Письмо на тот свет. Римма Соколова

так хочу дышать тобой…

      Как сильно я тебя люблю.

      Такой любви не знали боги.

      Не разлучат нас никогда

      обледеневшие дороги.

      Как сильно я тебя люблю…

      Когда придет прощальный час,

      Придет, заламывая руки,

      Заплачут небеса о нас

      От нежности, не от разлуки.

      Когда придет прощальный час…

      Владимир Игоревич Соколов

      — Ах, Вова… Мы еще столько всего с тобой успеем сделать!

      — Не называй меня Вова, мне это не нравится. Хорошо, Малыш.

      — Хуиш.

      – Фу на тебя.

      – Куда пошла?

      — В туалет.

      – Иди только недолго.

      – Хорошо, как получится.

      Еле до туалета дошла, слезы градом. При тебе выть нельзя. Ты не поймешь. Чего выть-то, когда впереди вечность. Господи, скажи что делать тоооооо, ну чего ж ты молчаливый такой, ну хоть что-нибудь, знак подай… Врач сказал два-три месяца, а я пять лет. Да и то если лекарство подействует. Ой, господи.

      Как я жить-то буду без него. Как же он-то будет, как же он все это примет, как будет уходить? Это же, как в бездну прыгнуть с закрытыми глазами Телефон звонит в кармане. Ты. Вздрагиваю. Быстро мою лицо больничной, резкой, хлорированной водой. Кричишь:

      – Ну ты чего, провалилась в канализацию?

      – Вова, меня три минуты нет.

      – Тебя полчаса уже нет. Иди сюда, только о себе думаешь…

      За сутки таких звонков до сорока доходило. Выйду на двадцать минут, десять раз позвонит «Ты где? Ты скоро? Осторожно ходи»…

      Почему-то твое время потеряло границы. То ли оно растянулось, то ли расползлось, то ли размылось, то ли вообще остановилось. Твоя минута казалась тебе бесконечной. А моя минута казалась мне долей секунды. Вот ведь как – у тебя расширилось, а у меня сузилась. Почему то…

      — Не ори на меня, ты права не имеешь на меня орать.

      – Имею, дура.

      — Сам дурак.

      – Как ты со мной разговариваешь.

      – Как заслуживаешь…

      — Будет у тебя еще куча времени по туалетам шляться.

      – Что ты мелешь, кацап?

      – Не смей меня так называть, чертова кукла.

      («Чертовой куклой» дед Александр Федорович Вовину «бабуню» Викторию Иосифовну называл, а она его называла — «кацап». Володе всегда нравилось это вспоминать. И он меня так же называл. Говорил, что я на бабуню похожа). Привыкли так.

      На фото в нижнем ряду бабушка Виктория Иосифовна Соколова и актер Смирнов. В верхнем ряду дедушка Александр Федорович Соколов и какой-то актер.

      И злимся оба. Но не друг на друга. Пар выпускаем от слабости. Страшно. Так человечки устроены. Тут бы за ручки держаться, вместе набыться, а мы ругаемся на ровном месте. А потом прижмемся друг к другу. Вот ведь правда – вместе густо, а врозь пусто.

      Владимир