Устриц едят живыми. Письмо на тот свет. Римма Соколова

жить!

      И на мир глазеть, скрестив руки и раскрыв рот!

      Господи, спасибо тебе за все!

      И за горы золота и за медь…

      И за такую твою нечеловечью ко мне любовь

      От которой то ли сдохнуть хочется, то ли умереть…

      А пока… не знаю что тебе предложить… Пока!

      Может, кофе?…Хотя… ты на ночь его не пьешь…

      А может пульку распишем или партию в дурака?

      Ты только пообещай, что от меня никогда не уйдешь…

      Глава 2

      Все все знают… Все как обычно… Но только я знаю какой ты был на самом деле. Настоящий, домашний, одинокий и единственный… в халате и тапочках… Мы с тобой прожили огромную жизнь… Десять лет как один день… Теперь я гуляю сама по себе… по твоей дороге в обнимку с семью ветрами… а ты наблюдаешь за мной со своего облака…

      Мы…

      За каждой малой буковкой, за каждою строкой

      Ты наблюдаешь с облака и машешь мне рукой

      А я смотрю на облако, вздыхаю и соплю

      Ты далеко, а я тебя еще сильней люблю

      Все говорят: «ты отпусти, не мучай его там,

      А лучше выпей за него походные сто грамм.

      Ты молода, тебе себя не стоит хоронить…»

      Я отвечаю: «он еще при жизни бросил пить»

      Мне говорят: «сойдешь с ума, давай охолонись»

      А я прошу тебя: «ты мне, пожалуйста, приснись»

      И ты мне снишься. Вот ведь как. Нас людям не понять.

      И говоришь: « как же тебя мне хочется обнять»

      И тянем руки мы с тобой друг к другу в мире сна.

      Но между нами вдруг встает стеклянная стена.

      И мы колотим по стеклу ладонью, кулаком…

      Но это там, а здесь звенит будильник на весь дом…

      Композитор тоже человек. И жена композитора тоже человек. А без композитора – полчеловека. Особенно если жена – поэт. Извини, но ты сам меня так назвал. Это высокое звание. Быть поэтом это значить жить с обнаженной душой и чтобы сердце болело и не заживало. Терпеть не могу когда меня поэтессой называют. Ты так меня тоже называл, когда злился. И еще хлеще называл «типа поэтесса». А я-то как злилась. Ты умный, всегда знал куда укусить. И твои укусы стали для меня прививкой. Теперь я «и хулу и похвалу приемлю равнодушно». Так что в этом месте меня уже никто не прокусит.

      Но, несмотря на эти прививки, мне не нравится, когда говорят «иркутская поэтесса» или «иркутский композитор» или «иркутский художник». Нельзя так, это все местечковое. Композитор, художник, поэт – они вне территории. Они просто есть.

      Я теперь часто думаю, как мы с тобой могли ужиться в едином пространстве – два скорпиона, два самодура, две одиночки… Что нас объединяло? Вот это и объединяло – самодурство, самодостаточность, сотворчество, одиночество, единство взглядов. Это ли не любовь?

      Любили до ненависти. Подчас искры из глаз