Устриц едят живыми. Письмо на тот свет. Римма Соколова

с Валерием Гергиевым в настольный теннис играли. Тоже ведь спорт! Однажды Валерий Абисалович после вечернего концерта в Иркутском музыкальном театре приехал к Володе со свитой, и, вспоминая эти игры, сказал: «Мы ни о чем тогда не думали, у нас был только маленький, белый шарик, который надо было отбить» А еще сказал, что «огромный театр может быть пустышкой, а маленький театр на пятачке великим…». Прав Валерий Абисалович, действительно маленький театр может быть великим, если во главе стоит великая душа…

      Но ты ушел и театр перестал быть великим. Мы с Валерием Абисаловичем часто об этом говорим. И слава богу, что он есть в моей жизни. Он очень расстроился, что я позвонила ему только через полтора года. Шумел на меня. Но ты же сам сказал, чтобы я набрала Валеру только тогда, когда пойму, что не справляюсь сама. Я пыталась справиться. Честно пыталась. Но однажды стало невмоготу. После того, как мне перерезали провода на компьютере, причем на твоем. После тебя я на нем работала. Но меня выживали из театра всеми силами, не гнушаясь даже таких грязных методов. Конечно, под покровительством Гергиева, мне стало спокойнее жить. У меня не было цели отобрать театр. Цель была защитить твой дух, твои идеи, твой мир, твою жизнь… отданную Иркутску, память о тебе, так бесчеловечно растоптанную нелюдями. Знаешь, что они должны были сделать в первую очередь – поставить тебе достойный памятник, а не меня добивать. Но они не поставили тебе памятник. Об этом позаботился мой добрый друг Сергей Алексеевич и его друзья. Хотя они очень далеки от мира музыки. Это мои коллеги юристы из прошлой жизни. Они не знали тебя, но памятник поставили именно они, совсем чужие тебе люди.

      Композитор Владимир Соколов и дирижер Валерий Гергиев в Иркутске. Вместе учились в Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова.

      Словно в кадре немого кино

      Я к тебе постучалась в окно

      Дверь открылась, и мы вышли в ночь

      В нашу долгую белую ночь

      Пальцы легкие, черный рояль,

      Плечи тонкие, старая шаль.

      Наша долгая белая ночь

      Гонит мысли печальные прочь

      Сумрак ночи, вуаль на глазах,

      Шепот ветра в твоих волосах,

      Свет и тени слились в тишине —

      Образ твой я увидел во сне.

      Санкт-Петербург – светлая даль.

      Белая ночь, спящий фонарь,

      Санкт-Петербург – светлая даль,

      Белая ночь, черный рояль…

      Глава 8

      Только сейчас, оглядываясь назад, я понимаю почему ты так тяжело реагировал на посторонние звуки, называя их «суетливым бездельем».

      У тебя была необычайная слуховая впечатлительность, очень тонкий слух ко всем звукам. Ты слышал их, хотел того или нет. Даже если я на цыпочках ходила, все равно слышал. Меня же, звуки не раздражали, раздражала эстетически несовершенная картинка. Потому я и старалась все привести в порядок, в «божеский