Дорогая, а как целуются бабочки?. Владислав Филатов

бить. А вколешь ханки – кайф волнами,волнами и ты сидишь балдеешь. Ну, все равно, что бабочку поимел…

      Чувствую опять меня накрывает, сорвался с подоконника и в ночь… Не знаю, я не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы москвич не уехал. Но он уехал.

      –Хочу эскимо – потребовала как ни в чем ни бывало Аня.

      –На палочке? – попытался съязвить обиженный за меня Батон. Но я как ни в чем ни бывало, бросился делать сказку былью. И мы опять ходили с Аней на Волгу. В горсад. Вечерами сидели в нашей, снова нашей беседке. Но башню мне эта история,снесла, видимо, окончательно. Взорваться я теперь мог не то что из-за пустяка – на пустом месте. При Ане сдерживался. Но без нее… А тут еще в суворовском у нас сменился командир. Ушел майор Нестеренко, которого мы боготворили. Пришел такой Скоробогатов. Солдафон до мозга костей. И мы с ним мгновенно схватились. Хотя здесь то как раз повод был.

***

      Мне ребята дали книжку почитать. Валентина Зорина, обозревателя «Правды». «Некоронованные короли Америки». О богатейших династиях США. Разумеется, Зорин господ этих не воспевал. Он их подвергал обструкции и остракизму, но как-то так, что они вызывали если не симпатию, то большой интерес. Хотелось понять, что ими движет, как они достигли вот этой своей высшей власти. Психология занимала. Ну вот, скажем, Жан Поль Гетти. Самый в ту пору богатый чувак. Он меня, знаете, чем поразил? Прием – у него. Большой блестящий прием. Гости – высший американский свет. Бомонд, истеблишмент, финансовые и промышленные воротилы. Позвонить? Нет проблем – телефоны по всему огромному дому. Но – автоматы! И гостю, чтобы сделать звонок, нужно раскошелиться.

      Елки-моталки, думаю, такие деньги и такой скупердяй.

      Или некто Кан. Тоже – огромное состояние, а ходит в потертом костюме и в ботинках стоптанных.

      – Когда, – объясняет газетчикам, – я был молод, и у меня не было ни гроша, мне страсть как хотелось выпендриться, одевшись с иголочки и по последней моде. Но давно уже главное для меня – удобство. Мне удобно в этом ходить, и меня давно уже не интересует, кто что в связи с этим скажет.. Или подумает.

      Я не помню, чтобы какая – то другая книжка той поры так меня зацепила. Я читал ее и перечитывал. Лежала она у меня в спальне. Вот в этой нашей огромной на сто человек спальне. В прикроватной тумбочке. И, конечно, же я нарушал. По уставу книжки мы могли держать только в классных комнатах. В партах (они у нас с откидным верхом были)– личные и на текущий урок. Остальные в общем шкафу. Ну а в тумбочке – мыльница, зубная щетка, порошок зубной, пасты тогда редкостью были, полотенце. Ну, еще продукты из дома. И то если они не относились к разряду не скоро портящихся. А у меня – «житие» заокеанских акул капитализма. И вот прихожу я как-то с пробежки утренней, за книжкой лезу, а книжки нет. А я ж у товарища взял и должен вернуть. Да и вообще, такого не может быть, чтобы у нас что-то пропало. Ну, думаю, кто-то из ребят взял полистать. Одного спросил, второго, третьего…

      – Да нет, – говорят, – не брали мы твоей книжки. Может, Скоробогатов? Он дежурит по роте, и сюда, мы видели,