Дорогая, а как целуются бабочки?. Владислав Филатов

приз Венецианского кинофестиваля за роль в фильме «Рокко и его братья». Картину купил советский кинопрокат, и у советских девчонок появился новый секс – символ.

      А «Искатели приключений», – видели? А «Зорро»? А «Черный тюльпан» ? – щекотала мне щеку взбитыми волосами девчонка.

      Я решил, что она и будет тем самым клином.

      Сексуального опыта у меня не было. А что касается теории… Жил у нас во дворе Валерик такой. Работал он на Шарике токарем, был, лет на пять старше нас, но авторитетом не пользовался, а хотелось, видимо.

      – Эх, пестики – тычинки, – вздыхал покровительственно, обнаружив нашу кампанию в беседке. Подсаживался и масляно зыркая на девчонок, которые, чувствуя гниловатую Валерину суть, не медля срывались прочь, начинал живописно рассказывать об очередной, одержанной у себя в цеху победе. Про то рассказывал, про что мы, как ему казалось, хотели знать, но боялись спросить.

      – Лучше всего, когда бабенка одного с тобой роста: и губы близко и там недалеко, – лыбясь кривенько, просвещал сильную половину нашей кампании.

      Мы с Аней были как раз одного роста. И целовались до одури, но дальше дело не шло, хотя желание меня распирало. Иногда мне казалось, что и она готова, но что-то удерживало. Возраст? И возраст, и, как ни странно, нежность. Нежность, которая накрывала меня при одной мысли об Ане. А еще я боялся. Я боялся обмануть ожидания. И ее и свои. Ну а тут мне было пофигу. Точнее я был, несмотря на отсутствие опыта, абсолютно в себе уверен. То ли вино сказалось, то индифферентное отношение к девочке, то ли обстановка: кроме друзей и подруг именинницы в квартире не было никого, а комнат было не меньше трех, а еще большой такой коридор и кухня. А скорее и то, и другое, и третье.

      Не обломилось, как потом выяснилось, ни одному. Насмерть стояли девчоки. Хотя я, например, был в полной уверенности что все срастется: во время танца девчонка буквально таяла под моей рукой. Ну и когда мы уединились, я запустил эту свою руку под юбку. И стал поднимать ее по утянутой капроном ноге, до подвязки добрался и так мне вдруг стало тошно. Нет, девчонка была симпатичная. Даже очень. Но я целовал ее, шарил под юбкой, а сам в это время думал об Ане.

      – Слушай, я на минутку. Курну, – соврал я девчонке. Соврал – я не курил и выскочил на улицу. Ни автобусов, ни трамваев, ни людей. Только я и белокрылые бабочки, клубящиеся возле редких фонарей. В тот год было просто какое-то нашествие капустниц. Они летели на свет, обжигались и падали в маленькие сугробы из трупов мотыльков, упавших до этого.

      Я прибавил ходу, потом побежал. Бежал и уже ничего не видел – ни фонарей, ни мотыльков, только – наш двор, скамейку в беседке, Аню и его руку на ее коленке.

      Очнулся, когда меня кто-то окликнул. Смотрю: я уже у нашей арки. Рядом – Валя. Лицо зареванное и губы дрожат.

      Что?! Что случилось?!

      – Наркоши, из девятнадцатого. Рогов, Осташкин, еле вырвалась…

***

      19-й стоял по соседству, и был точной копией нашего дома. Но в нашем жил по преимуществу истеблишмент шарико-подшипникового завода, и жил в отдельных квартирах. В 19-м