Кровь не вода (сборник). Мария Метлицкая

объявился нежданно-негаданно – она и думать о нем позабыла. Он почему-то долго извинялся за свой нескорый звонок и торопливо рассказывал, объяснял, что с ним приключилось – внезапно попал в больницу. С чем?

      – Да бросьте, – смутился он, – неважно, так, ерунда. Сейчас уже все в порядке.

      – Вам что-нибудь нужно? – спросила она. – Может быть, помощь? Я, знаете ли, – тут она не удержала тяжелый вздох, – в этих делах человек, к сожалению, опытный!

      Он тоже смутился, конечно же, отказался и предложил погулять.

      – Что? – переспросила она. – В каком это смысле?

      Он рассмеялся.

      – Да в самом обычном. Общечеловеческом. Например, съездить в парк Горького – там, говорят, стало очень красиво.

      – А давайте, – она секунду помолчала, – лучше в сад «Эрмитаж». Я там сто лет не была.

      Он обрадовался.

      – А я не дотумкал! Знаете ли, я ведь не коренной москвич. Поэтому и не додумался.

      – Не коренной? – рассмеялась она. – А какой? Пристяжной?

      Теперь смеялись оба, и им стало как-то сразу легко и свободно.

      – В общем, на завтра, да? Часиков в пять или в шесть?

      И был сад «Эрмитаж». И была такая погода! Словно ее заказали – там, наверху. Прозрачное синее небо, белые облачка, пробегавшие быстро, словно спеша куда-то. Яркое солнце – белое, слепящее, но совсем не жаркое – осеннее солнце. И листья. Листья повсюду. При малейшем порыве ветра они начинали кружить в танце, в своем хороводе – красные, рыжие, желтые.

      А потом они сидели в кафе за уличным столиком и пили чай с ватрушками – теплыми, дышащими, словно только из печки.

      Они говорили, они молчали. И им было так хорошо… Так хорошо и так страшно – так не бывает, честное слово!

      Их счастливый роман начался именно там, в осеннем саду под тихую музыку маленького оркестрика, игравшего старые, довоенные песни.

      Всю осень – а она выдалась неожиданно теплой, как на заказ, – они бродили по улицам. Замерзнув, забегали в кафе и грелись кофе и булочками. Она рассказывала ему про свой город, стремилась провести по любимым улочкам. Такая неразговорчивая прежде, она говорила, говорила – неожиданно обо всем: рассказывала про семью, про деда с бабушкой, тетку и дядьку, родителей и сестру.

      Вспоминала такие подробности, что сама удивлялась – и где же они хранились все эти годы? В каких отсеках памяти и души?

      Он, наслушавшись про дачу, немедленно захотел туда поехать – и ерунда, что там все запущено, сыро и грязь!

      Он тоже рассказывал о себе – про службу, про долгую и счастливую семейную жизнь. Про дочь – хорошую женщину, но… несчастливую. Уже второй раз вдова – вот как бывает! Осталась на Севере, там тяжело, но ей привычно. Растит двоих сыновей, и, в общем, радости мало – гораздо больше проблем и печалей.

      Элла теперь подолгу рассматривала себя в зеркале – и ей казалось (конечно, казалось, и только) что она… помолодела, что ли? Порозовела как-то, разгладилась.

      И глаза!