Записки несостоявшегося гения. Виталий Авраамович Бронштейн

ковер!

      Я же небрежно поглядывал на гостей, радостно упиваясь новой для себя ролью

      добытчика. Все было прекрасно. А так как отношения с торговым боссом уже как бы

      сложились, ничто не помешало мне ровно через месяц снова внести домой длинный тюк

      и, в предвкушении маминого восторга, развернуть на этот раз ковер размерами поменьше, два на полтора метра.

      И хоть мамино изумление при виде новой покупки трудно передать, особых

      восторгов теперь, кажется, не было: мама потрогала ковер рукой, задумчиво промолвила: -

      какая прелесть… – и ушла готовить обед на кухню. А вечером у нас состоялась беседа, которую я запомнил навсегда.

      Я сидел в большой комнате за обеденным столом и что-то писал, мамочка, убравшись на кухне, тихо включила телевизор, посмотрела немного, а затем повернулась

      ко мне:

      5

      – Извини, что я тебя отвлекаю,– сдержанно заговорила она, – но что-то на душе

      неспокойно, плохо мне, Витя, так плохо… Пойми меня правильно: две таких покупки в

      течение месяца – что-то, кажется, не то с тобой происходит… Неужели и ты – умный, начитанный, добрый – заразился этой гадкой болезнью?! Поверь мне, сынок: вещизм для

      интеллигентного человека – это страшно! Он ломает души и судьбы, превращает людей в

      склады или копилки, да что там – лучше я расскажу тебе одну старую историю, а ты уж

      постарайся сам сделать вывод.

      –Знаешь, – протирая свои старенькие очки, задумчиво начала она, – я очень жалею, что не довелось мне поговорить с тобой об этом раньше. Все как-то не получалось, было

      вроде не к месту, а теперь боюсь, чтобы не оказалось поздно… Я расскажу тебе о том, как

      мы с твоей бабушкой эвакуировались из Херсона в 1941 году, когда сюда подошли

      немцы. И не смотри на меня недоуменно, не перебивай: мне позарез сейчас нужно до тебя

      достучаться… Поймешь меня, сможешь сделать шаг назад – спасешься, нет – значит, жизнь моя прошла даром: не смогла я вложить свою душу в самого близкого для меня

      человека.

      … В тот жаркий августовский день мы уезжали последним пароходом. С нами был

      твой старший братик Бертольд, маленький Бертик, пятилетний умница и всеобщий

      любимец, который через полгода тихо умрет в Фергане от воспаления легких, и твоя

      двоюродная сестричка Инночка. Ее родителей в первые дни войны мобилизовали на рытье

      окопов, и она пошла в порт провожать нас, но в последний момент мы с бабушкой

      посоветовались и решили ее забрать с собой и, как оказалось после, спасли этим. Всех

      евреев, оставшихся в городе, включая ее папу и маму, гитлеровцы уничтожили.

      Так вот, накануне отъезда объявили: беженцев много, а пароход небольшой, и

      каждой эвакуирующейся семье позволяют брать с собой не более двух мест багажа. Если

      б ты знал, как это тяжело: прожить много лет на одном месте, обрасти хозяйством, домашней утварью, а потом все бросить, захватив с собой лишь два чемодана… Мы

      плакали ночью, отбирая самые нужные вещи, с болью