Триумфальная арка. Эрих Мария Ремарк

осколками бомб.

      Ребенок без лица; беременная женщина с животом, развороченным по грудь; старик, робко держащий оторванные пальцы одной руки в другой, – он надеялся, что их можно будет пришить. И над всем – ночь с ее густым ароматом и кристально чистой росой.

      – Нога в порядке? – спросил Равик.

      – Как будто да. Только не до конца сгибается. – Альварес улыбнулся. – Во всяком случае, переход через Пиренеи она выдержала. Гонсалес погиб.

      Равик забыл, кто такой Гонсалес. Зато вспомнил молодого студента, своего помощника.

      – А как Маноло?

      – Попал в плен. Расстрелян.

      – А Серна, командир бригады?

      – Погиб. Под Мадридом.

      Альварес снова улыбнулся неживой, механической улыбкой, возникавшей неожиданно и лишенной всякого чувства.

      – Мура и Ла Пенья попали в плен. Расстреляны.

      Равик уже не мог вспомнить, кто такие эти Мура и Ла Пенья. Он пробыл в Испании шесть месяцев и покинул ее, когда фронт был прорван и госпиталь расформировали.

      – Карнеро, Орта и Гольдштейн в концлагере. Во Франции. Блацкий тоже спасся. Скрывается близ самой границы.

      Равик помнил только Гольдштейна. Остальных забыл. Слишком много было вокруг него людей.

      – Вы живете теперь здесь? – спросил он.

      – Да. Въехали позавчера. Наши номера там. – Он показал на коридор третьего этажа. – Нас долго держали в пограничном лагере. В конце концов выпустили. У нас еще были деньги… – Он снова улыбнулся. – А тут кровати. Самые настоящие кровати. Даже портреты наших руководителей на стенах.

      – Да, – сказал Равик без тени иронии. – Это, наверно, приятно после всего, что там было.

      Он попрощался с Альваресом и пошел к себе в номер.

      Комната была прибрана и пуста. Жоан ушла. Он осмотрелся – ничего не оставила, да он и не ожидал этого.

      Равик нажал кнопку звонка. Вскоре появилась горничная.

      – Мадам ушла, – сказала она, предупреждая его вопрос.

      – Я и сам вижу. Откуда вы знаете, что здесь кто-то был?

      – Но, помилуйте, мсье Равик! – проговорила горничная и больше ничего не добавила. У нее был такой вид, словно он тяжко оскорбил ее.

      – Она завтракала?

      – Нет. Я ее не видела. А не то бы уж позаботилась. Ведь я запомнила ее… еще с того самого утра.

      Равик посмотрел на горничную. Ее последние слова ему не понравились. Он сунул ей несколько франков в карман передника.

      – Хорошо, – сказал он. – В следующий раз поступайте так же. Завтрак приносите только в том случае, если я попрошу. И не приходите убирать, пока не убедитесь, что комната пуста.

      Девушка понимающе улыбнулась.

      – Слушаюсь, мсье.

      Равика покоробило. Он знал, о чем думала в эту минуту горничная: Жоан замужем и не хочет, чтобы ее видели. Раньше он только посмеялся бы над этим, но теперь ему было неприятно. Впрочем, все в порядке вещей, подумал он. Отель есть отель. Тут ничего не изменишь.

      Он открыл окно. Над городом стоял хмурый полдень. На крышах чирикали воробьи. Этажом ниже шла перебранка.