Наследники Византии. Книга вторая. Ольга Ранцова

год миновал, и второй… В ту далекую страшную ночь Анна Микулишна выслушала смятенные слова Иллариона, и больше испугалась слез в глазах дворского, чем непонятному для неё слову «Наливки».

      В христианском понятии брака муж роднее детей. Муж – это часть тебя самой, это – ты, а дети – дар Божий. Они вырастают, уходят… И в особенности Михаил, который всегда по своему бойкому нраву, по положению отцова любимца, почти не общался с матерью. Только его почтительная нежность скрашивала эту отчужденность. Анна Микулишна ничего не знала о его учебе, о ратных занятиях, о прочитанных книгах. Более всего боярыня боялась, чтобы средний неугомонный сын ничего не сотворил во время длительных отлучек Семена Ивановича, и ей не пришлось отвечать за это перед господином своим.

      Анне Микулишне всё казалось, что эти «Наливки», гнев мужа ненадолго. Сколько уже раз Семен Иванович строжил Мишу, а после всегда прощал его. Но шел час за часом, день за днем – тяжелая суровость не сходила с лица мужа, Федя испуганно взглядывал на мать, холопы отводили глаза. Приближался день Федоровой свадьбы. Должен же Михаил приехать на свадьбу брата! Анна Микулишна теперь почти не разговаривала с мужем. Только скажет слово – два о хозяйстве, о нуждах домашних и услышит в ответ: « да», «нет». Семен Иванович перестал ночевать в их общей супружеской спальне.

      Прошла и свадьба. Гости даже не прошали о Михаиле, понимая, что ни так-то легко вырваться из «проклятущей Москвы». И только брат Анны Микулишны, Николай, тихо, уже после всего, как прощались, спросил:

      – Что с Семеном, Аннушка? Будто мертвый ходит.

      Тут Анна Микулишна и дала волю слезам, зарыдала в голос, царапая щеку о золотое шитьё братнего выходного кафтана.

      – Илларион сказал – выгнал его! Сама ничего не знаю. За «Наливки» какие-то. Со мной и слова не молвит, молчит…

      – Как Мишка в «Наливках» оказался? – спросил встревожено Николай Микулич, а сам тут же подумал: «молебен о Михаиле заказать надо». Что такое «Наливки» он хорошо знал – и в Москве бывал, да и так земля слухом полнится.

      – Анна! Дело худо. Дело козней дьявольских. Ежели Семен не одумается, не вернет его – погибнет сын. Душу навеки погубит.

      Смертельным страхом застужила душа Анны Микулишны, и этот страх пересилил страх перед мужем. Тем же вечером, когда боярин благословил младших детей на сон грядущий, Анна Микулишна не повела Настеньку и Ваняту в терем, а, отдав их няньке, сама осталась в Крестовой палате. Замялась у порога:

      – А если… Миша… уйдет из «Наливок» этих… Пок…

      Не успела и слова договорить. Как топором рубанул, оборвал её муж:

      – Я чтобы в доме моем имени этого не слышал. Он мне не сын. И ты не смей просить! Пусть живет, как знает. Пусть делает, что хочет. Вольному воля!

      Не разорвалось материнское сердце. Кровью засочились её молитвы. Год, второй… Дела, заботы… все тяжче и тяжче становилось в Воронцовском дому. Бывает так… тучи сойдутся, ползут медленно – медленно, а уже дышать нечем. Потом всю землю