Наследники Византии. Книга вторая. Ольга Ранцова

за раненным, недобрым черным глазом посмотрел на разномастное серебро в большой калите (тут были и рубленые гривны, и московские деньги с надписью Aristoteles, и полновесные новгородки), буркнул:

      – Зачем ему теперь? На панихиду разве.

      – Не умер еще! – Бельский угрожающе приступил к монаху, который с первого погляда не понравился ему, – Я деньги эти архимандриту отдам. Коли что понадобится, коли что, только мала малость… Чтоб ни в чем нужды не имел!

      – Помрет он завтра, – сказал неприятный угрюмый монах Филофей.

      Воронцов метался в жару. По белому обескровленному лицу текла испарина, губы выворочены в страдном1 оскале. Михаил лежал все время на животе – инок травник смазал развороченную спину чем-то вязким, но кровь все одно сочилась, стекала мутной жижицей на солому.

      * * *

      Прошел еще день, и другой. Михаил пришел в себя, но это, возможно, было еще хуже для несчастного, ибо от страшной боли он начинал грызть дерюгу, постланную на соломе, выл и метался. Инок травник, пришедши поглядеть на страдальца, велел всунуть ему в рот оструганную палку, «ибо может заглотнуть язык свой в крике и от того сам убить себя» – сказал он Бельскому. Иван отвернулся, не мог больше глядеть на муки друга. Вчера Севка вдруг ни с того ни с сего рассказал Бельскому о том, что Михаила выгнал из дома отец. Мысль об этом беспрестанно крутилась у Ивана в голове. Он теперь и не знал – должно ли сообщать на Рязань о ранении Михаила. Такие вещи, как изгойство, семейная распря, были столь серьёзны, что даже вскользь не следовало касаться их.

      Иван зябко передернул плечами и вдруг увидел, что Михаил ясно, молящее глядит на него. Бельский бросился к умирающему, вытащил палку изо рта, спросил смятенно:

      – Что? Пить… Сейчас…

      Кинулся за водою.

      – Причастия…

      – Да, я уже просил архимандрита, сейчас… скоро, после литургии…

      Михаил уронил голову. Его стал бить озноб. Он что-то опять хотел сказать Ивану, Бельский не понял враз, потом догадался, принес молитвенник.

      * * *

      Великокняжеское войско возвращалось в Москву. Перед самым отъездом в Юрьев монастырь заехал Большой воевода Данила Васильевич Щеня. Через святые ворота завалила его свора из лизоблюдов и собак. Щеня отстоял молебен «во одержание победы над нечестивыми шведами» и обошел кельи, где лежали недужные ратники. Архимандрит Кассиан, сопровождавший Щеню, юрил перед племянником московского наместника, словеса книжные высказывал. Повздыхал над Воронцовым, притворно сожалея:

      – Страшные мучения приемлет. Вельми моление душ чистых ангельскою бо сутью спасает и держит грешные души в юдоли сей.

      – Да, – Щеня нахмурил лохматые брови, – видно, кто-то молится за него крепко. Помрет, схороните с честью. Ратным подвигом и мужеством бо отмечен.

      Глава 2 В Юрьевом монастыре

      «… ибо страдающий плотию перестает

      грешить…»

      Первое

1

Страда – агония, предсмертное боренье